Жизнь Гюго

Возникает и еще один вопрос: откуда агенты Мопа знали, где находится Гюго? Отвечая на позднейшее сообщение, что его хозяин с улицы Ришелье – Иуда, Гюго возражал: скорее всего, приютивший его человек всего лишь «легкомыслен». Тем не менее в 1852 году Анри д’Эскамп издал ошеломляюще льстивую книгу о новом императоре{875}. Правда или нет, что за голову Виктора Гюго назначили награду, за «верность» кое-кого все же вознаградили.

Вернувшись 7 декабря в свое убежище, Гюго поднимался по лестнице, когда ему на плечо легла женская рука. По его словам, Жюльетта пришла предупредить, что его ждут и собираются арестовать. По словам Жюльетты, она застала Гюго в постели и пошла готовить ему завтрак, когда в дверь постучал какой-то мальчишка, похожий на жулика, и попытался заглянуть в квартиру поверх ее плеча{876}. Гюго сжег список фамилий и адресов, которыми он пользовался в дни сопротивления, и Жюльетта отвела его в дом знакомого, Сарразина де Монферье, который издавал бонапартистскую газету, – идеальное укрытие. Маршрут бегства был хорошо продуман. Бывший печатник, которого Жюльетта знала с тех пор, как он был слугой в доме Жака Прадье, а затем ее соседом, раздобыл паспорт до Брюсселя. Приметы Жака Ланвена были описаны в паспорте довольно расплывчато, хотя упоминался «большой нос»{877}. «Не совсем то, что мы хотели», – писала Жюльетта, проливая свет на малоизвестную сторону тщеславия Гюго: фотографии начала 50-х годов XIX века показывают величественный, расширяющийся книзу грушевидный нос, который вполне можно было назвать «очень большим»{878}.

Через три дня Гюго решил, что пора двигаться к границе. Квартиру Жюльетты обыскали полицейские, а Монферье передали слух, что он прячет Виктора Гюго на чердаке. Вечером 11 декабря, за полчаса до отхода поезда до Брюсселя, Монферье и «Жак Ланвен» прибыли на Северный вокзал. Полицейские были повсюду. Везде расклеили плакаты с портретами вождей сопротивления, в том числе Виктора Гюго.

У вокзала на них стали обращать внимание, потому что Гюго слегка перестарался с маскарадным костюмом: девятидневная борода, черный плащ с поднятым воротником, кепка с кожаным козырьком, опущенным на знаменитый широкий лоб, и небольшой пакет, в котором лежали апельсин и бутерброд с ветчиной. Во внутреннем кармане он держал листок бумаги и карандаш. Если его увезут в полицейском фургоне, он выбросит записку через окошечко сзади. Может быть, кто-нибудь ее подберет.

Решив, что сидеть в зале ожидания не так опасно, как в последнюю минуту бежать на перрон, два человека сели рядом с двумя полицейскими. Через несколько минут Монферье узнал какой-то знакомый журналист; Монферье отвлек знакомого от величайшей сенсации, пообещав угостить сытным обедом, – вот поучительная история для всех репортеров, ведущих расследование.

Гюго остался один.

В восемь часов поезд вышел во мрак северных предместий; дом Гюго на Монмартре находился с правой стороны, но в темноте его не было видно. В промозглом купе второго класса кукольник и двое сменившихся таможенных служащих слушали, как два молодых человека запугивали друг друга историями о расстрельных командах и крови на улицах. В углу сидел жалкий с виду тип, кутаясь в плащ и изо всех сил стараясь быть похожим на печатника с большим носом.

Через три часа, в Амьене, в поезд вошла полиция. Открылась дверь купе. Увидев двух таможенников, полицейские прошли дальше. На следующей остановке произошло то же самое. Наконец, в три часа ночи, Гюго выглянул из окна и увидел слово «Кеврэн». Они пересекли границу. «Жак Ланвен» снял кепку и, отвернувшись от французских полицейских, прошел бельгийскую таможню. Еще один депутат, бежавший тем же поездом, заметил, как Виктор Гюго стоял в очереди, собираясь снова сесть в вагон, но, как он позже говорил ему в Брюсселе: «Я не посмел заговорить с вами – у вас был такой свирепый вид». Загнанный зверь почуял свободу.

Есть два совершенно разных образа Виктора Гюго, обосновавшегося в Брюсселе, – и оба представлены самим Виктором Гюго. Первый – закаленный в битвах пророк, который устало бредет в ледяную пустыню ссылки: «Он покидает Париж зимней ночью. Дождь, ветер, снег – хорошая школа для души. Зима похожа на изгнание. Холодный глаз чужака – полезное дополнение к темному небу: оно закаляет сердце в готовности к испытанию»{879}.

Второй образ – человек с огромными, радостными стремлениями, который только что совершил лучший взлет в своей жизни. Он наслаждается покоем «под безмятежным небом» «чистой совести» и задумывает основать международное издательство, «которое станет интеллектуальной фабрикой всего мира, где Франция раздувает мехи». «Какая огромная честь для меня! – писал он Жюлю Жанену. – Вам всем стоит мне позавидовать – я представляю вас!»