Жизнь Гюго

Историю спешно переписывали и иллюстрировали мифами, которые прожили очень долго: pétroleuses (поджигательницы), поддельные фотографии священников, которых резали на бульварах{1297}, камеры пыток в парижской клоаке. Коммунаров, переживших резню, – а с ними всех, кого тогда арестовали, – приговорили к смерти, высылке «в укрепленные огороженные районы» или к пожизненной каторге. Они же, в том числе и приговоренные к смерти, должны были оплатить судебные издержки. Судя по спискам приговоренных, круг их профессий был довольно широк. Среди них довольно много тех, кого принято относить к «порядочному обществу»: счетовод, механик, студент-медик, ветеринар, кузнец, маляр, бывший морской офицер, литератор, кассир, директор начальной школы и т. д.{1298}

Так как Гюго не был лично связан с коммуной, сам он избежал опасности. Теперь он мог всецело посвятить себя новому призванию – быть дедом, продолжать публиковать величественные, старомодные стихи о прогрессе и братстве, вернуться к очередному роману. Однако он предпочел подвергнуть риску и свою популярность, и жизнь. «Порядок» восстановлен, с коммуной покончено. Гюго собирался позаботиться о нравах.

Бельгийское правительство заверило Тьера, что со всеми политическими беженцами будут обращаться как с преступниками; их экстрадируют во Францию. Именно этого и дожидался Гюго. Он послал письмо в ведущую бельгийскую газету «Независимая Бельгия». Он никогда не одобрял коммуну, но «убежище – старинное право». «Даже если он мой личный враг, – особенно если он мой личный враг, – любой коммунар может постучаться в мою дверь, и я открою ее. В моем доме он будет в безопасности… Я окажу Бельгии эту честь». Даже его коллеги-социалисты, Шельхер и Луи Блан, сочли письмо «несвоевременным и чрезмерным».

Казалось, Гюго вот-вот узнает на собственном опыте то, что известно убежденным противникам смертной казни. На него обрушился гнев тех, у кого он пытался отнять «право» убивать и требовать возмещения. Гюго получил возможность исправить июнь 1848 года, отредактировать свои поступки и речи. На сей раз его совесть будет спокойна, а церковь, которой епископ Мириэль уже преподал уроки в «Отверженных», снова покажут в качестве подобострастного орудия государства.

В ту ночь (27–28 мая 1871 года) у его дома на площади Баррикад собралась толпа хорошо одетых людей, которые кричали: «Смерть Виктору Гюго! Смерть Жану Вальжану! <…> Вздернуть его!» В доме выбили окна. Большой камень едва не задел Жанну. Дверь внизу трещала под ударами, которые Гюго принял за удары тарана. Малыш Жорж, не до конца понимавший, что происходит, говорил: «Это пруссаки!»

Помощь не шла. Гюго в любой миг ожидал, что его выволокут из дома и распнут. «Кажется, полиция занята другими делами». «То была реакционная, бонапартистская засада, к которой клерикальная бельгийская администрация склонна была относиться терпимо». Позже стало известно: среди тех, кто швырял камни, был сын бельгийского министра внутренних дел.

Полиция приехала только через два часа. Толпа разошлась, но дела так и не завели. Цветистый рассказ Франсуа-Виктора о происшествии появился в нескольких газетах и, что вполне понятно, был воспринят как грубое преувеличение. Сухое изложение фактов было бы более действенным.

Следующую ночь семья провела в «Отель-де-ла-Пост», а на площади Баррикад снова собралась толпа. Утром Гюго и его сына почему-то обвинили в краже картин из Лувра, и «Виктора Гюго, литератора шестидесяти девяти лет, рожденного в Безансоне, проживающего в Брюсселе» официально выдворили из Бельгии за «нарушение общественного порядка». 81 член парламента проголосовал за выдворение и 5 – против, но многие писали или приходили лично, чтобы выразить свою поддержку. Через неделю в «Независимой Бельгии» появилось письмо Гюго: «Я по-прежнему не отождествляю бельгийский народ с бельгийским правительством… Я прощаю правительство и благодарю народ».

Через девять месяцев после его возвращения во Францию началась его «четвертая ссылка».

Возвращаться в такое время в Париж значило идти в разверстую могилу. Суинберн услышал, что Гюго отплыл в Англию, и начал готовить прием{1299}. Однако 1 июня 1871 года Гюго с семьей прибыл в Вианден в Люксембурге{1300}. Люксембург был символическим убежищем, зажатым между двумя противоборствующими сторонами, а Вианден был маленьким городком с разрушенным замком. Его население в основном сочувствовало Гюго.