Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Великая княгиня Мария Федоровна вела себя безупречно. А внешность! Екатерине II не раз рисовали портрет принцессы, так она хороша, как божий день: высокий для женщины рост, правильные черты лица, благородный и величественный вид, словно модель для портрета красивейшей женщины. И то, что она увидела, лишь подтвердили рассказы очевидцев. «Сразу видно благородство происхождения, – думала императрица, разглядывая принцессу, – Господи, дай мне силы, как бы не пристраститься к этой очаровательной принцессе, она именно такая, какую можно было желать: стройна, как нимфа, цвет лица – смесь лилии и розы, прелестнейшая кожа… а как ходит… кротость, доброта сердца и искренность на лице… Прости меня, Господи, как только место около князя очистилось, я сразу подумала о ней, но оказалось, что она уже невеста, при этом за нее уже сватались пять благороднейших семейств, и все расстроились, а последний жених, наследный принц Гессен-Дармштадтский, брат покойной великой княгини Натальи Алексеевны… И ведь удалось!» Вмешательство принца Генриха и прусского короля Фридриха II быстро решило это осложнение, возникшее у русской императрицы, – принц Гессен-Дармштадтский получил от императрицы отступное вознаграждение.

Мария Федоровна пришлась по душе императорскому дому, на первых порах она дала себе зарок в политику не вмешиваться, в отношения великого князя и императрицы не вникать, пусть сами разбираются в возникающих то и дело противоречиях, великий князь умный, разносторонне образованный, к тому же у него столько советников!

Павел Петрович на первых порах соглашался с таким поведением великой княгини, пусть занимается цветами, садоводством, пусть музицирует и наслаждается музыкой, но вспоминал и активную Наталью Алексеевну. Павел оказался в противоречивом положении, ведь он привык, что жена вмешивалась, советовала. Он не мог оставаться в одиночестве со своими мыслями, ему нужен был слушатель и советник, близкий, любимый, кому он сумеет довериться, рассказать о сокровенном. Только жена, Мария Федоровна, могла стать человеком, перед которым он облегчит душу. Нет, он не может быть в одиночестве, одиночество хуже всего.

Летом 1777 года в Петербург прибыл шведский король Густав II. После официальных приемов у императрицы король выразил желание встретиться с наследником престола. Встреча началась с дружеского разговора, вспомнили недавнюю поездку Павла Петровича в Берлин, пышные приемы в его честь, Фридриха II, его умение тонко вести дипломатическую игру, и тут шведский король допустил явную грубость по отношению к прусскому королю, которого обвинил в том, что тот стремится всех перессорить, а он, шведский король, помнит родство и никогда мирные отношения не нарушит. Потом шведский король высказал по поводу Фридрига II обвинение, что он, мол, мечтает захватить Шведскую Померанию.

При встрече с великой княгиней Павел Петрович тут же изложил ход этой встречи, хотя прекрасно знал, что Мария не хочет заниматься политическими вопросами.

– Ваше императорское высочество, Мария, мне трудно удержаться, чтобы не сказать тебе о том, что больше всего волнует меня. Представляешь, шведский король заявил при встрече со мной, что прусский король якобы намерен захватить Шведскую Померанию, объявляет его агрессором, мечтающим всех перессорить, дескать, он знает хитрые намерения прусского короля, он ненавидит его…

– Не может быть! Фридрих такой милый родственник…

– Шведский король твердо заявил, что если начнется война, то он непременно захватит Померанию…

– Милый мой князь, а если бы у нас началась война со Швецией, то мы бы, если б удалось, непременно отняли у нее Финляндию, всю, что есть, а не делили на кусочки.

– А говоришь, что тебе неинтересна политика! Ты хорошо в этом разбираешься, милая моя княгиня, лучше, чем наш знаменитый министр иностранных дел Никита Иванович Панин. Шведский король проговорился, что он близко связан с Францией, все его интересы профранцузские, а у нас союз с Пруссией, с Фридрихом II, которого уже сейчас называют Великим.

– Да, Павел Петрович, Пруссия – это наше все, моя семья почти вся работает на Пруссию, наш союз должен быть незыблем.

– Братья Панины всю мою жизнь внушали мне, что без этого союза мы пропадем, последнее время наша императрица полностью согласна с этим союзом, но Никита Иванович болен, скрылся в своем имении Дугино, лечится от водянки… Вполне возможны другие варианты нашей внешней политики. Четыре года тому назад, в сентябре 1772 года, я и мои близкие были уверены, что моя мать, императрица и самодержица, дозволит мне принимать участие в управлении государством, как это обычно бывает с наследниками престола, у меня были свои планы в области внешней и внутренней политики. Но стоило мне высказаться в присутствии императрицы и ее близких сподвижников, как наступило мрачное время – меня перестали приглашать на такие совещания, мать предложила мне бывать у нее по утрам на консультациях по разным вопросам. Но она говорила мне то, что я отвергал…