Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

Может быть, если господин Эли Рено не был бы так убежден в том, что знает жизнь наизусть, эти слова бы тронули его. Есть интонации, недоступные даже самому гениальному актеру. В этих словах было что-то способное озадачить самого пыльного следователя российского захолустья. Но господин Эли Рено знал все слова на свете. Они не интересовали его. Может быть, если б он взглянул на Андрея, детское недоумение его глаз сказало бы ему больше, чем кипы показаний. Но господин Эли Рено презирал человеческие глаза. Он предпочитал им розовый огонек сигары, похожий на клубнику. Он не глядел на Андрея. Сухо сказал он:

— Мне некогда. Если вы не станете тотчас же отвечать на мои вопросы, я вас отошлю назад. В последний раз я предлагаю вам раскрыть мне все.

Они снова замолкли. Господин Эли Рено видел, как сгорает его сигара, обсыпая стол белым пеплом. Он видел, как у него на глазах гибнет человек. И, видя это, он зевал. Ведь все это он знал заранее.

Андрей же решился. Он не хотел говорить. Он все же сказал это.

— Хорошо, я вам открою нечто, что сразу покажет вам мою непричастность к этому убийству. Я коммунист. А грабежами мы, как это известно и вам, не занимаемся.

Следователь даже улыбнулся. Нет, это было чересчур наивным! За кого его принимает убийца?

— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать? Какое мне дело до ваших политических убеждений? Я думаю, что убийцы могут быть и роялистами и коммунистами, оставаясь все же убийцами и похитителями бриллиантов. Я решительно предлагаю вам бросить эту комедию.

— Я говорю вам не о моих убеждениях. Я занимался здесь нелегальной работой.

— Какой? С кем? Под чьим руководством?

— Вы сами понимаете, что на эти вопросы я не могу вам ответить.

— Но тогда чем же ваше новое показание отличается от вашего первого заявления, что вы якобы честный латвийский коммерсант? Вы меня даже удивляете. Вы крупный зверь. Я как будто достойный вас ловец. И вот, выполнив так талантливо преступление, вы теперь прибегаете к уловкам, подобающим только начинающему свою карьеру карманнику. Больше вы ничего не имеете добавить?

— Я вам объясню главное. Я вам скажу, откуда у меня эти восемьсот тысяч.

— Вот это другое дело. Я слушаю вас.

Следователь взял карандашик и наклонил слегка голову, подчеркивая этим свое внимание. Андрей на минуту запнулся. Назвать ли Жюля Лебо? Правда, этим он нарушает обещание. Но великому писателю слова Андрея не могут никак повредить. Его никто не посмеет тронуть. Жюль Лебо не хотел, чтобы это узнали. Он боялся, что его поступок примут за позу эстета. Но разве человеческая жизнь не важнее такого соображения?

— Я получил эти деньги от писателя Жюля Лебо. Я получил их на коммунистическую пропаганду.

Вынув изо рта сигару, уже ставшую вялой и короткой, как обрубленный палец, господин Эли Рено саркастически засмеялся:

— Меня очень удивляет, что вы не обвиняете великого писателя в похищении бриллианта. Сначала вы изображали из себя почтенного коммерсанта и даже скандалили, не понимая причин ареста. Далее вы оказались мертвецки пьяным. Потом вы стали таинственным революционером. И наконец, теперь вы пробуете валить дело на мертвых. Вы даже не стыдитесь позорить память великого покойника.

— Как? Он умер? Этого не может быть!

Андрей, обессиленный всем допросом, терял присутствие духа. Андрей не хотел поверить в смерть Жюля Лебо, она ему казалась какой-то хитро придуманной уликой, чем-то вроде пришедшегося по росту чужого пальто. Он возмущенно повторил:

— Этого не может быть! Вы играете со мной! Я коммунист! Я не уголовный убийца!

Господин Эли Рено не слушал его. Он знал, что от преступника больше ничего нельзя добиться. Он составлял теперь протокол допроса. Но, дойдя до какого-то абзаца, он несколько заколебался. Он даже отложил перо. Убийца утверждает, что он коммунист. Это, конечно, эффектно. Это может сделать процесс действительно сенсационным. Но с другой стороны, неизвестно, как посмотрят на такую сенсацию политические сферы. Господин Эли Рено, беседуя с начальником уголовного розыска, высказал ему далеко не свою мысль. Нет, говоря о нежелательности политических процессов, он только повторил слова заведующего кабинетом господина министра юстиции. Слева начнут кричать о давлении: как? к обыкновенному уголовному делу пристегивают с агитационными целями политические выпады? Лучше потише, поскромнее. И, взвесив это, господин Эли Рено обратился к Андрею:

— Настаиваете ли вы на включении в протокол той части показаний, которая касается ваших политических убеждений? Не думаете ли вы сами, что это запачкает близкое вам, ну, как бы сказать… мировоззрение? Все правые газеты закричат: «Вот чем занимаются коммунисты! Они режут людей, они крадут бриллианты»! Это может подействовать даже на рабочих. Вас это не обелит, а партию весьма и весьма очернит.