Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 В–третьих, случилось нашему городничему как–то поразмолвиться с своею женою, женщиною, употреблявшею иногда втайне излишнюю рюмку вина и при всех таких случаях очень вздорною. И не знаю уже за что–то они так однажды рассорились и она так взбесилась, что даже ушла от своего кроткого и смирного мужа, и я, по просьбе его, принужден был ездить по городу ее отыскивать и потом мирить их между собою, что мне наконец и удалось.

 Между тем настала у нас и шла своим чередом зима, и нечувствительно стали приближаться наши святки и новый год. И как к сему времени располагались мы ехать в Москву со всем уже семейством, кроме самых маленьких детей и пожить в ней несколько недель, то послали предварительно туда человека нанять себе квартиру и приискать к тому где–нибудь порядочный домик, которой и нашли нам на Покровке.

 К езде сей побуждало нас наиболее то, что хотелось нам старшую дочь нашу и сына поучить формально танцеванью; а сверх того, как первая достигла уже до такого возраста, что вскоре могла уже быть и невестою, то нужно было позаготовить ей кое–что и для будущего приданого, а мне нужно было повидаться и счесться по делам нашим с г. Новиковым.

 Итак, как скоро получили мы известие, что дом для нас нанят и готов, то отправили, и с кормом для лошадей и со всеми другими нужными для московского житья потребностями, целый обоз, вслед за ними и сами отправились, и за несколько дней до наступления нового года туда и приехали.

 Тут не успели мы обострожиться и в нанятом для нас, довольно просторном и изрядном спокойном доме расположиться, как повстречалось со мною одно происшествие, достойное записано быть для памяти. Случилось так, что при самом еще первом вашем выезде со двора в гости к одним нашим друзьям, жившим тогда под Донским, как вдруг почувствовал я в груди своей такой резь и такой напал на меня кашель, какого я никогда еще не чувствовал, и которой не только удивлял меня своею особливостию, но и приводил ежеминутно почти от часу в приметнейшее расслабление.

 — «Господи! что это такое? говорил я: уже не нынешняя ли московская болезнь, и не она ли уже успела заразить меня собою?» Ибо надобно знать, что около самого сего времени страдала вся Москва повальным и особого рода кашлем, и больных было в ней многие тысячи и доходило до того, что господа медики не звали что и делать, и советовали уже всем дома свои накуривать уксусом и брать все нужные при таких повальных болезнях предосторожности, и не зная еще какая бы такая была сия новая и необыкновенная болезнь, сваливающая людей в сутки с ног долой, назвали ее «инфлюенциею» и приписывали ее особливому расположению воздуха.

 С превеликим трудом и насилием для себя препроводил я сей день в гостях помянутых, и как надобно было еще в самый тот же вечер ехать с ними в театр, то, будучи в оном и прозябши, тем еще более и до того себя расстроил, что я наконец так ослабел, что с нуждою поехал домой и тотчас ринулся в постелю. Тут, недолго думая, велел я скорее отыскивать свой собственный простудный декокт, который я, еще будучи в Киясовке и упражняясь в ботанике, начал составлять из буквицы, шалфея и ромашки, полагая первой две части, а последних по одной, и которого о чрезвычайной полезности из многократной опытности я так был удостоверен, что никуда вдаль не езжал, не брав его с собою. И как по сему самому и в сей раз позапасся я им в нарочитом количестве, то не успели мне его в чайничке сварить, как ну я его скорее, подслащивая медом, пить и пить более еще обыкновенной пропорции, 4–х чашек. И бесценный декокт сей помог мне и при сем случае так хорошо, что вся болезнь моя в течение ночи прошла и я поутру встал опять здоровым–здоровехёнек.

 Обрадуясь сему, велел я тотчас запрягать себе карету, чтоб в то же утро съездить к Новикову. Но каким изумлением я поразился, когда посыланный с сим приказанием слуга, возвратясь, мне сказал, что запрягать карету некому и ехать мне не с кем. «Да где же подевались и кучер, и лакей?» — спросил я. — «Все, сударь, больны отвечал он: и кучер, и форейтор, и лакей вдруг заболели и лежкою все лежат, и один только я на ногах». — «Ах, батюшки мои! воскликнул я, и верно также грудью и кашлем?» — «Точно так (сказал он): и все сами дивятся, что так дружно их свалило. Да я вот и сам насилу уже брожу». — «Ну, нечего ж делать (сказал я), быть сидеть дома и чем–нибудь уже заниматься; а ты, между тем, поди–ка и вели скорей поставить на огонь большой чайник с водою, и сварив поболее моего декокта, перепой их всех хорошенько, да и сам напейся; да вели только им взять отдохновение и нескоро выходить после того на двор, а ввечеру ужо еще свари, и на ночь опять чтоб все они его напились».

 Все сие было и исполнено и декокт мой помог и всем им так хорошо, что они к последующему дню были все опять уже по прежнему бодры и здоровы, и в состоянии со мною со двора ехать, Итак, я, запрягши лошадей, и полетел к Новикову, жившему тогда все еще в прежнем месте, подле Воскресенских ворот, в университетском типографическом доме.