Итакъ, помянутый день былъ для насъ весьма достопамятнымъ, ибо въ оный увидѣли всѣ г. Воронцова сперва въ церкви, а потомъ у зятя моего, въ городскомъ его домѣ. И какъ во время обѣда, такъ и послѣ онаго имѣли случай его разсмотрѣть и, занимаясь съ нимъ о разныхъ матеріяхъ въ разговорахъ, были сколько-нибудь въ состояніи судить о его разумѣ, знаніяхъ и отчасти и о характерѣ. Не успѣли мы съ сего пира возвратиться въ свое жилище, какъ натурально и начались у насъ у всѣхъ о семъ женихѣ разговоры и разныя сужденія. Всѣмъ онъ намъ и нравился, и нѣтъ, и всѣ находили въ партіи сей и выгодности, а многія и невыгодности; ибо съ стороны его достатка не могли мы ничего находить невыгодного, ибо, судя по малому приданому за моею дочерью, казался намъ довольнымъ. А льстило насъ много и то, что жилище его не слишкомъ было от насъ отдаленно. Съ другой стороны, всѣмъ намъ показался онъ не только неглупымъ, но и съ нѣкоторыми свѣдѣніями и не совсѣмъ безграмотнымъ, но напротивъ того, изъ разговоровъ съ нимъ замѣтили мы въ немъ нѣкоторую склонность къ литературѣ и художествамъ, что для насъ всего было пріятнѣе. Но съ третей стороны, самая его личность, видъ и фигура, имѣвшая нѣкоторые естественные недостатки, такъ намъ всѣмъ не нравилась, что мы даже не отваживались у дочери нашей спрашивать, каковъ онъ ей показался, и которая натурально, при вопросахъ о томъ, только-что отмалчивалась. Все сіе и приводило насъ въ превеликую нерѣшимость и такую разстройку мыслей, что мы не знали, что дѣлать и что сказать въ отвѣтъ на дѣлаемыя намъ лѣкаремъ о намѣреніи нашемъ вопрошанія, и другаго не находили, какъ потребовать еще нѣсколько времени на размышленія.
Симъ тогда сіе и кончилось. А какъ и въ достальные дни сего мѣсяца ничего не случилось особливаго кромѣ многихъ разговоровъ съ сыномъ моимъ о назначаемыхъ для печати моихъ сочиненіевъ, то симъ окончу я и сіе мое письмо, достигшее до обыкновенныхъ своихъ предѣловъ, и скажу, что я есмь вашъ, и прочее.
(Ноября 22 дня 1813 года. Въ Дворениновѣ).
Письмо 290.
Любезный пріятель! Во все теченіе сентября мѣсяца не произошло у насъ ни съ которой стороны ничего почти важнаго и особливаго. Я продолжалъ управлять по-прежнему волостьми и всѣ дѣла мои по отношенію къ онымъ шли своимъ чередомъ, и я до самаго 23 числа не имѣлъ никакого безпокойства, и потому имѣлъ желанную свободу заниматься своими литературными упражненіями, которыя состояли въ сіе время наиболѣе въ продолженіи перевода моего революціонной исторіи, также въ сочиненіи замѣчаній моихъ о электрицизмѣ, для отправленія въ Экономическое Общество. Переговоривъ и посовѣтовавъ о семъ предметѣ съ сыномъ моимъ, рѣшился я написать для Общества только небольшое о томъ сочиненіе; большое же, у меня написанное, не отсылать, а поберечь для себя; да и хорошо сдѣлалъ, что не подверѣ оное такой же несчастной участи, какое потерпѣло и помянутое небольшое, при письмѣ къ Нартову тогда отправленное. Оно не только не пошло впрок, но какъ я послѣ узналъ, было кѣмъ-то въ Обществѣ порядочно украдено и пропало; а потому и труды мои, употребленные на то, пропали ни за полушку, и я не имѣлъ от нихъ ни малѣйшей пользы. Такимъ же образомъ безуспѣшны были и другія мои предначинанія. Я затѣял- было опять издавать особый родъ журнала, но дѣло какъ-то не хотѣло никакъ клеиться, и я не успѣлъ начать писать, какъ его и бросилъ; а и съ печатаніемъ моихъ сочиненій дѣло также какъ-то не ладилось, и болѣе потому, что г. Ридигеръ былъ совсѣмъ не то, что былъ Новиковъ, и его кондиціи не были для меня никакъ выгодны, а потому и не имѣлъ я дальней охоты съ нимъ связываться. Самая переписка моя съ г. Нартовымъ была около сего времени болѣе для меня отяготительна, нежели пріятна. Онъ взваливалъ на меня новую, скучную и совсѣмъ безполезную работу, и я тому былъ очень не радъ и принужденъ былъ противъ желанія трудиться.
Помянутаго-жъ 23 числа сентября, вдругъ встревоженъ я былъ присланнымъ ко мнѣ изъ Тулы повелѣніемъ, чтобъ я, какъ можно скорѣе, сочинилъ по волости обо всемъ и обо всемъ вѣдомости и пріѣзжалъ съ ними въ Тулу. Произошло сіе от того, что ожидали тогда въ Тулу вновь опредѣленнаго въ нашу губернію намѣстника, генерала Евгенія Петровича Кашкина. Сіе составляло тогда для насъ великую и важную новость, и я принужденъ былъ для сего тотчасъ скакать съ вѣдомостьми въ Тулу. Но ѣзда моя вышла по-пустому: намѣстникъ еще не бывалъ, и никто не зналъ, когда онъ будетъ. Итакъ, побывалъ я только у своего временнаго командира, отдалъ ему вѣдомости, которыми былъ онъ очень доволенъ; познакомился у него съ г. Покровскимъ, Филатомъ Гавриловичемъ, бывшимъ тогда простымъ учителемъ, и возвратился опять въ свое мѣсто.