Конечно, такой активный выход на кинорынок вызывает интерес, у Сельянова берут интервью, о нем пишут деловые издания, в журнале «Эксперт» в феврале 2003 года появилась заметка, где Сергея Сельянова журналист назвал «единственным российским продюсером, чье имя стало брендом в области кинопроизводства». Кто был этим журналистом, откуда эта фраза проникла во все справки про Сельянова, я не нашла. Но к Сельянову все обращаются за комментариями, ему вручают премии, его показывают по телевизору.
Сельянов первым сообщил, что сумеет заработать деньги на российском кино. Формула бизнеса такова – бюджет надо минимизировать: «Мы стараемся снимать за миллион фильм, который обычно стоит полтора», а доход, напротив, всячески увеличивать, выжимая из скудного российского рынка «больше, чем лежит на поверхности». Наличие в производстве сразу нескольких картин позволяет совершать перебросы денег с одного производства на другое, прокручивать деньги в разных имеющихся тогда финансовых экспериментах, рисковать, экономить, поджиматься, не ждать государственных субсидий, но умело ими распоряжаться при наличии, строить непростые схемы. Сельянов в 2004 году сообщает журналу «Форбс», что «в производство кинокомпания „СТВ“ вкладывает собственные средства с небольшой долей (до 25 % от бюджета) государственных дотаций».
Сегодня Сельянов на вопрос о том, какую роль тогда играли его отношения с Госкино, ответил так: «Конечно, я постоянно ходил в Госкино за деньгами. Советское время я практически не застал, но с момента основания Госкино РФ, я, как и все, каждый раз подавал заявки на господдержку. С Александром Голутвой, который тогда возглавлял Госкино, у нас отношения были давние и сложные, с тех еще времен, когда он возглавлял „Ленфильм“. Мне тогда хотелось, чтобы бизнес „Ленфильма“ был устроен правильно, поэтому мы с Месхиевым, с Балабановым часто наезжали на Голутву, давили, требовали: того уволь, это надо изменить. Меня многое не устраивало в окружении Голутвы. А у него были подозрения, что я хочу занять его место. И действительно, ко мне тогда приходили кинематографисты с „Ленфильма“, уговаривали, предлагали, дескать, давай. Другое дело, что сам я этого никогда не хотел, это ведь совершенно иной бизнес, мне он не интересен. Так что отношения были непростые, но я всегда мог зайти к нему в Госкино, сказать, вот есть такой проект, он всегда говорил „да-да“, а там – как получалось…
В конце 1990-х годов для кино было два законных способа для получения денег.
Один заключался в том, что существовала вексельная схема, с которой работали разные министерства – от сельского хозяйства до здравоохранения – схема непрозрачная, но по букве – все в рамках закона. До кино дело дошло в последнюю очередь. Всегда же есть операторы этих сложных процессов, вот они в конце концов пришли и в Госкино. Все это было совсем не просто, очень сложно проходило через Минфин, и я не знаю, как именно, но в результате часть денег попала в Госкино, что позволило многим проектам состояться.
Второй способ – закон о кино, который Владимир Досталь с помощью Евгения Матвеева пробил через Госдуму. По этому закону – установлена была временная норма на три года, кажется, – если прибыль компания направляла на кино, то эти деньги выводились из-под налогообложения. Когда этот закон пробивали, у кинематографистов была иллюзия, что теперь банки и крупные компании пойдут в кино. Ну и поехало. В результате никого, конечно, не интересовало кино, компании хотели отмыть свои налоги. Поэтому приходилось потенциальные бюджеты завышать в несколько раз. Выглядело это, конечно, отвратительно, но все пользовались, и это помогло снять несколько важных проектов».
Собственно, именно умение Сельянова пользоваться всеми возможностями, которые предоставлял новый российских экономический порядок, оставаясь в рамках закона и не обременяя себя поспешными обязательствами, сделали студию «СТВ» бесперебойно работающим предприятием, и позволили выжить в зоне постоянного риска и неизбежных потерь.