Жизнь и шахматы. Моя автобиография

На соревнования я часто брал с собой книги по истории марок и таким образом изучал и собственно историю разных стран, ведь история каждого государства отражена в его почтовых выпусках. Помню, однажды в Малайзии во время матча с Яном Тимманом за одним из ужинов хозяева спросили меня, что я знаю об их стране.

– Достаточно, – отвечаю. – В Малайзии тринадцать штатов и три национальные территории.

– Да, так и есть, – смотрят уважительно. Больше ничего не спрашивают, а я добавляю:

– Я их и перечислить могу: Джохор, Кедах, Келантан…

Мои собеседники изрядно удивились. Спрашивают:

– Вы специально готовились?

– Вовсе нет, – улыбаюсь. – Я по каталогу марок изучал все бывшие английские колонии этого региона. Вот и запомнил названия.

– Просто взяли и запомнили?

– Да, – говорю. – Чемпион мира по шахматам на зрительную память жаловаться не должен.

Марки для меня и отдохновение, и новые впечатления, и позитивные эмоции, и приятные воспоминания, и возможность расширить свой кругозор, и столько еще всяких разных прекрасных «и», что все и не перечислишь. Они – неотъемлемая и ничем не заменимая часть моей жизни, потому что в моих марках помещается целый мир.

Глава 10 Миру мир уже полвека

Шахматы – это драма ответственности.

(Анатолий Карпов

)

Одна из самых долгих драм моей ответственности вот уже более сорока лет разыгрывается по одному и тому же адресу: Пречистенка, 10 – московский особняк, возле которого часто останавливаются экскурсионные группы. Когда смотришь на отреставрированный фасад здания, легко представляешь всю ту прошлую в чем-то буржуазно неспешную, а в чем-то бурную и красочную жизнь, о которой так складно рассказывают гиды. Можно даже не закрывать глаза, чтобы подсмотреть, как лакей распахивает тяжелые двери здания перед уверенной поступью хозяина дома – действительного статского советника, президента Вотчинной коллегии князя Ивана Михайловича Одоевского. Вот он отходит от крыльца и, завороженно подняв голову, слушает колокольный звон, доносящийся из женского Алексеевского монастыря. Возможно, он молчаливо любуется пейзажем, а может быть, любезно здоровается с соседями – такими же важными господами, как он сам, которым посчастливилось принадлежать элите московского дворянства. Какие чувства вызывают в нем громкие переливы мелодии? Это легкий душевный трепет, возникающий от простого соприкосновения с прекрасным, или тревога, беспокойство, некоторая растерянность, которую будит во многих колокольный набат? Может быть, князь обеспокоен проблемами на службе или в который раз размышляет, прав ли был сынок Петька в том, что поспособствовал восхождению на престол этой немецкой профурсетки [42]. Но, скорее всего, мысли статского советника куда более прозаичны: дочь Евдокия, дай ей Бог здоровья, на днях должна подарить ему внука или внучку. Как была бы счастлива супруга – Дарья Александровна, – если бы не ушла безвременно уж пятнадцать годков тому назад. Вот было бы славно выходить на Пречистенку с ней вдвоем, спускаться к монастырю и, обсуждая детские шалости, идти вдоль его ограды к реке, подниматься на мост и с легкой улыбкой любоваться великолепием Кремля.

Но князь ходит один и старается не унывать. Все, все, кроме смерти, в этой жизни поправимо. Как они с Дашенькой переживали за старшего – Сереженьку, – все думали, выйдет ли из него толк, сложится ли карьера. И вот счастье: и брак удачен, и дети растут, и продвижение его на службе в лейб-гвардии Семеновского полка не заставляет себя ждать. А какая замечательная уютная церковь Знамения в их с Лизонькой [43] семейной усадьбе Калистово, а каскадные пруды, которые они там устроили, дадут фору московским воронцовским. И за Петю, конечно, стоит только порадоваться. Конечно, не в правилах рода Одоевских изменять императору, но если речь идет о благе для России, то сыном и его выбором надо только гордиться. Друзья говорят, славный получился человек, правильный. Да и сам князь видит, что сын умеет дружить с головой. Это раньше был горяч да скор на решения, а теперь не узнать: спокоен, степенен, рассудителен. Давеча вот сказал, что хочет заняться благотворительностью. Что ж, хорошее дело. Меценаты везде в чести: и на земле, и наверняка на небе. Так что если своим участием в заговоре с императрицей Петенька Господа прогневал, то уж меценатством все одно грех свой искупит.