Жизнь и смерть на вершинах мира

Среди хаоса, царящего внутри палатки, меня в первую очередь интересует радиопередатчик и состояние его батарей. Признаюсь, я ожидал большего от осмотра передней части палатки — «сеней», где помещается лагерная кухня. На плитке — котелок с остатками горохового супа, вокруг стоят миски, так, как их оставили последние обитатели. В банке с недоеденным компотом вместо жидкости — ледяное «сало». Вход нельзя закрыть на «молнию», потому что ветер нанес сюда целый сугроб снега. Поверхность его ничем не нарушена, ничто не говорит о том, чтобы среди остатков еды хозяйничала пищуха.

Перед палаткой сложена из камней низкая стенка — для защиты от напора ветра. Около нее несколько картонных коробок с продуктами, не поместившихся в палатке. Внимание! К одной из коробок ведут следы, а внутри… визитная карточка! Помет пищухи, похожий на горошины, и отметины ее зубов на разорванной обертке от шоколада. Итак, все-таки!

Выглядит все это весьма обнадеживающе. Можно ожидать и прямой встречи с пищухой, которая и происходит буквально через несколько минут после того, как я разместился в одной из штурмовых палаток — «дуге». Надо же, чтобы как раз в этот момент я оказался «не у дел», а просто шел к краю нашего пятачка отдать дань физиологической потребности и заодно взглянуть на уходящие вниз склоны! Ружье, конечно, осталось в палатке. Пищуха, привыкшая к тому, что лагерь уже долгое время пустует, на какое-то мгновение оцепенела. Но лишь до той минуты, когда я двинулся с места.

С этого момента началось трехдневное ожидание. Условия оптимальные. «Единичка» затихла, Анг Ками меня покинул — ушел в другой лагерь помогать перебрасывать снаряжение. Я один. Но на сей раз это не робинзонада, как было при походе за сурками в ваханском Гиндукуше. Три раза в день включаю радиостанцию, и сквозь треск и писк в эфире я в курсе всего, что происходит в экспедиции — от базового лагеря до высотной «пятерки». В основном это технические переговоры, связанные с направлением движения людей и снаряжения между лагерями. Часто в переговорах повторяются сведения о новых снегопадах, морозе и особенно о необычайно сильном и холодном ветре, который грозит обморожением, а внутри палатки не дает уснуть, грохоча по стенкам. Эти данные передаются в микрофон приглушенными, с придыханием, голосами — свидетельство усталости, которая все нарастает по мере подъема.

Мирек Вольф не только опытный врач и альпинист, но и отличный психолог. Каждый день с наступлением сумерек, когда движение на ребре останавливается из-за усилившегося мороза и весь мир ограничен полотняными стенками палатки, он запускает в эфир веселую программу. Начавшись скромно, с песенки, записанной на магнитофонную ленту, она выросла в специальную передачу — «Культурная программа для ребра Макалу».

Каждый день в предвечерние часы слышатся магнитофонные позывные: «Пока мы живы, все о’кей!» (рефрен песенки «Фермер Билл»). Далее следует программа легкой и классической музыки. Ее запускают в эфир те, кто в данный момент находится в базовом лагере. Программа располагает своей картотекой, организуются передачи по заявкам слушателей, и вряд ли какая-нибудь радиоредакция имеет столь благодарных слушателей, как те, что сейчас находятся в высотных лагерях на ребре Макалу. Студия разместилась в общественной палатке, частым гостем программы бывает старшина наших шерпов Анг Темба, и стоит посмотреть, какую радость доставляет ему происходящее. Музыка — допинг, намного превосходящий любое лекарство, а главное, его не смог бы запретить даже самый строгий из олимпийских судей.

* * *

Площадка, на которой стоит «единичка», сплошь обложена ловушками. Сто пятьдесят маленьких — для полевок и двадцать больших, предназначенных для пищух, превратили лагерь в минное поле. Два раза в день заботливо обхожу ловушки, очищаю их от снега, обновляю наживку из смеси масла и молотых земляных орехов. В промежутках долгие часы сижу в ожидании. Пищухи вообще не охотники лезть в петлю, и здесь они, конечно, не явятся исключением. Поэтому жду до изнеможения, скрючившись за камнями, с ружьем на взводе. Играю с пищухой в прятки. К сожалению, здесь невозможно выбрать точку, откуда был бы виден весь лагерь: мешают камни и особенно палатки. Поэтому приходится постоянно менять позицию (у меня их две-три), а когда я это делаю, то неизменно нахожу совсем свежие следы как раз на том месте, которое до этого было от меня закрыто.

Иногда видимость снижается до минимума, и лагерь тонет во мгле. Стоит проясниться, как я немедленно делаю обход, словно лесник, по своему участку, в котором могу сделать неполных сто ш; гов, из них тридцать — по льду. Но пищуха продолжает свои шутки, иногда граничащие с дерзостью.