Жизнь и смерть наместника Ритхана

– Ваша жизнь того не стоит?

– Госпожа Орах… – Эйден потер колено ладонью. Все это сложно объяснить. – Наверно, дело в том, что я не верю. Ничего не выйдет. Это огромный риск для вас, а результата не будет все равно. Они уже использовали вас, создавая черный круг. И кто знает, как снова…

– Подождите! – она даже подсела чуть ближе. – Черный круг я бы никогда не смогла сама. Да, горе, спонтанная реакция, но все равно… Но если моих сил хватило создать такое проклятие, то должно хватить и снять.

Нет…

– Давайте сделаем так, – тихо сказал Эйден, – потом вы попробуете сами. Без менталистов. Не стоит… Получится, так получится. Но потом попробуете, не сейчас.

– Не верите?

– Не верю, – согласился он.

– Вы таблетку выпили, да? – спросила она. Настойчиво. Даже строго, чуть с осуждением. Так просто от нее отделаться. – Таблетки ведь не помогают. Вы просто перестаете чувствовать, но это ничего не меняет. Потом будет только хуже. Дайте руку. И не спорьте. А то вдруг вам снова придется меня спасать, а сил не хватит.

Он фыркнул. Но руку, все же, протянул.

Тайра взяла его за руку… и как-то так странно вздохнула.

– А можно не по делу вопрос? – вдруг спросила она. – Вы ведь разбираетесь в музыке? Вы так увлеченно говорили об опере, что я вдруг подумала… Вы играете сами?

Вот про это Эйден совсем не был готов.

Но Тайра сидела, смотрела на него, ждала. Соврать? Врать не хотелось. И обрывать этот разговор, отгораживаться, вдруг не хотелось тоже.

– Да, я люблю музыку. Но вы же понимаете, что я не могу играть, – сказал он совсем тихо. – У меня пальцы нормально не двигаются.

И ее это приободрило.

– Но раньше играли? – пыталась заглянуть ему в глаза.

– Играл, – согласился Эйден.

– И перестали, потому что кто-то в драке сломал вам пальцы?

– Не в драке, – он сморщился, зажмурился даже. Ну, зачем все это? Вздохнул. – Ломали как раз потому, что играл. Трижды. После третьего раза я сдался. В военном училище уже. Там в большом зале стоял рояль, и я вечерами бегал… Некоторым это не нравилось. Да что там, мы были мальчишками, лет по тринадцать… и я вот – не такой, как все, и все отдыхают, а я играю. Все учатся сражаться, как мужчины, а я… Ночами иногда. Надо мной смеялись, требовали прекратить. Но я упрямый. Сначала просто били по рукам, потом палец один сломали, но все срослось, и я взялся играть снова. Потом – больше… это почти соревнование – кто дальше зайдет. Наверно, если бы того парня не перевели в другое место, я бы снова начал. Пусть не играть, но из чистого упрямства приходить и долбить по клавишам. Я как-то даже пришел… но понял, что это невыносимо глупо, не стоит.

Тайра смотрела ему в глаза, держала за руку.

– А… где учились?

Поздно отступать, хоть и неправильно все это.

– Моя мать всегда играла вечерами. Сестра играла, училась играть. К ней учитель приходил, и мне нравилось наблюдать, сидеть рядом и слушать. Мне было пять, когда остался один, поэтому дома, конечно, научиться не успел. Но то ощущение… запомнилось. Я когда играл, закрывал глаза и представлял, что дома, что моя сестра сидит рядом, как я когда-то рядом с ней, слушает, – он облизал губы, кашлянул, пытаясь собраться с силами. Зря он начал. И было как-то неловко. Не стоило… – В приюте я, по большей части, держался один, у меня не было друзей. Зато в библиотеке было фортепьяно, и госпожа Макони занималась со мной, ей нравилось заниматься, она говорила, у меня есть способности. А я так старался… ждал этих вечеров, ее похвалы… потому что, наверно, она была единственной, кто не шарахался от меня… Кому было дело до меня.

– Вас избегали, да? – ее пальцы чуть сжались. – Из-за проклятия?

– Да. Боялись. Если будут со мной общаться, то, вдруг, проклятие затронет и их… Или просто предпочитали держаться подальше, людям это свойственно. На всякий случай.

– Держаться подальше от пятилетнего ребенка?

– Да, – сказал он. – Когда родители умерли, а я взял и не умер… ко мне долго боялись подходить. Не понимали, чего ждать. Такой смерти никому не хотелось, это страшно… Меня заперли в комнате… еды только приносили, они ведь не душегубы… Но все равно ждали, когда помру. Месяца три, наверно. Потом поняли, что со мной уже ничего не случится и надо что-то делать, нельзя вечно держать так. Дядя прислал человека, который отвез меня в приют. Тот человек… он сказал, чтобы я не приближался и не пытался с ним говорить. Только делал, как он скажет. Но я, наверно, даже такому был рад. Все лучше, чем сидеть взаперти.

– В пять лет?

Очень хотелось руку из ее ладоней вытащить… сбежать…

– В пять лет, – сказал Эйден. – Ничего, как видите. Вырос, ничего со мной не случилось.

Она покачала головой, не соглашаясь.

Долго сидела, глядя на него.

– Рубашку расстегните, – сказала со вздохом, требовательно. – За руку сложнее, требует больше сил. А я тоже устала. Давайте уже… Вы давно не ребенок, чтобы от меня бегать.

* * *

Ночью все вышло… странно. Сила текла легко, и казалось даже, что Тайра может дать больше. Голова немного кружилась… да, пока Тайра сидела, кружилась совсем немного, и не чувствуешь. Тепло под ладонями.