Читаем Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции полностью

Доля бездетных семей сокращается во второй половине XV в. до 20 %. Средняя численность выживших детей увеличивается даже по сравнению с докризисным XIII в. Многодетность становится обычной. Во всех социальных классах широко встречаются семьи с четырьмя и более детьми. По числу детей крестьяне и горожане начинают обгонять аристократию. В конце XV в. в их детных семьях выживает обычно четверо детей и более. Возрастная грань старости перемещается с 40-летия на 50-летие. Доля людей старше 50–60 лет увеличивается. Средняя продолжительность жизни взрослых приближается к 50 годам. В основных провинциях Франции естественный прирост во второй половине XV в. составлял не менее 0,5 % в год, а в ряде мест превышал эту цифру. Не удивительно, что к началу XVI в. стали возможными не только полная компенсация людских потерь за период XIV — начала XV в., но и превышение дочумной численности населения.

Подобный демографический рост шел несмотря на имевшие «противоположный знак» изменения в брачных моделях. Так, ужесточение норм церковного брака сужало возможность появления внебрачных детей. Еще резче ограничивало рождаемость увеличение в XIV–XV вв. возраста первого брака мужчин — до 25 лет. Видимо, комплекс поведенческих стереотипов, характерный для XV в. (и преемственно связанный с тем, который зародился еще в XII–XIII вв.), обеспечивал возможность интенсивного демографического роста, подчас даже не сбалансированного с общественными потребностями. Свести этот рост на нет могли катаклизмы того масштаба, которым характеризовались события во Франции во второй половине XIV в. При их отсутствии требовались иные «ограничители». Ими и стали увеличение возраста первого брака мужчин, увеличение доли холостяков (по меньшей мере до четверти численности молодых мужчин) и различные способы предотвращения повторных браков. Объективно это представляло своего рода реакцию на избыточность воспроизводственных ресурсов[727].

Эти же формы спонтанной демографической регуляции сохранялись и в XVI–XVII вв. — в переходный период между Средневековьем и началом Нового времени. Они даже стали еще резче: принятый возраст первого брака повысился и у мужчин (до 28–29 лет), и у женщин (до 23 лет в XVI–XVII вв., до 25–27 лет в XVIII в.). Огромная часть молодежи (около 50 %) оставалась в наиболее благоприятные для рождения детей годы вне брака. Ясно, что это заметно снижало потенциал демографического роста. Тем не менее обычная численность детей в детных семьях была достаточно высокой (пять и более), превышая соответствующий показатель конца XV в. Это могло случиться лишь при условии дальнейшего улучшения выхаживания детей и снижения детской смертности. Сокращается и общая смертность (примерно до 40 человек на тысячу). Средняя продолжительность жизни взрослых переваливает за 50 лет. Резко возрастает число людей старших возрастов (60- и 70-летних). Неудивительно, что, несмотря на повторяющиеся демографические кризисы, общая численность французского населения в XVI–XVII вв. не сокращалась и даже имела тенденцию увеличиваться (хотя и сравнительно медленно и не плавно)[728].

Ситуация изменяется в XVIII в., когда несмотря на сохранение и ужесточение регламентации возраста вступления в брак население только за 100 лет увеличивается на 6–7 млн человек (средний ежегодный прирост был в XVIII в. в 5–6 раз выше, чем в течение двух предыдущих столетий). Видимо, на этом этапе регламентация численности населения с помощью повышения принятого возраста первого брака и увеличения доли холостых перестает действовать. Рост рождаемости и сокращение смертности с лихвой «перевешивают» влияние отсрочки браков.

На этом этапе возникает новая социокультурная норма — внутрисемейное планирование рождаемости. Эта форма демографической регуляции никем конкретно не предписывалась. Более того, церковь активно выступала против нее. Она возникала стихийно, из генерализации жизненного опыта отдельных индивидов или их групп. Становясь все более распространенным стереотипом поведения, внутрисемейное планирование в конечном счете обеспечивало на новой основе необходимый демографический гомеостазис.

Пример средневековой Франции свидетельствует, таким образом, об огромном влиянии поведенческих стереотипов на ход воспроизводственного процесса. Его регулирование осуществлялось в это время за счет изменений в нормах демографического поведения. Именно эти изменения сдерживали несбалансированный демографический рост.

Что касается самого этого роста, то его предпосылками в средневековой Франции были, конечно, не только поведенческие клише. Его обеспечивали и неуклонное расширение французской территории, и интенсификация освоения земли, и социально-экономический подъем, и политическая консолидация, и т. п. Последствия же этого роста не всегда были однозначными. С завершением внутренней и внешней экспансии французского феодализма дальнейший демографический рост становился все более острой проблемой. Страна оказывалась перед угрозой перенаселения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука