Читаем Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции полностью

В отечественной историографии вопрос перенаселения в течение многих десятилетий решался упрощенно: всякое перенаселение считалось «относительным», обусловленным временными трудностями, преодоление которых связывалось исключительно с изменением «экономического базиса общества»[729]. Пример Франции показывает, что избыток человеческих ресурсов ощущался здесь с очень раннего времени (в ряде областей уже с рубежа XIII–XIV вв.) и сохранялся (с перерывами на период стихийных бедствий) при разных вариантах «экономического базиса». Традиционное представление о хронической нехватке людей в эпоху Средневековья — во многом миф. Уже в это время люди сталкивались с необходимостью противодействовать несбалансированному демографическому росту и общество находило способы его ограничивать. Недооценивая роль социокультурных регуляторов исторического процесса, исследователи долгое время не обращали должного внимания и на их роль в демографической регуляции.

Как мы видели, спонтанная регуляция этого типа возникла во Франции уже в XIV–XV вв. Она реализовывалась благодаря комплексу стереотипов демографического поведения, нацеленных на ограничение брачности и сокращение рождаемости у людей молодого возраста. Когда в XVIII в. эти поведенческие стереотипы утрачивают эффективность, на смену им приходит качественно новая форма саморегуляции с помощью внутрисемейного планирования. Это предполагало глубокое изменение и человеческой личности, и массовой картины мира. Именно в этот момент «традиционный» тип воспроизводства населения уступает место «современному». Совершается так называемая «демографическая революция» («демографический переход»).

Обозрение особенностей воспроизводственного процесса в течение ряда столетий, предшествовавших этой «революции», позволяет обобщить наши наблюдения, касающиеся типологии разных его вариантов в средневековую эпоху. Как уже отмечалось, отнесение всех этих вариантов к традиционному ТВН не помогает уяснению взаимосвязи социального и демографического развития. Более широкие возможности в этом смысле открывает использование категории вида воспроизводства населения (ВВН).

Напомним, что под ВВН мы подразумеваем системную общность черт воспроизводственного процесса, взятую во взаимосвязи и взаимодействии с современными ему социальными феноменами. Данная выше характеристика основных периодов демографического развития средневековой Франции позволяет достаточно отчетливо разграничить, по крайней мере, четыре ВВН. Ранний, преобладавший в каролингское время, можно было бы, исходя из сопоставления с последующим, условно назвать «умеренным»: он обеспечивал весьма небольшой рост населения в условиях постепенного завершения феодализации общества. Следующему этапу — XI–XIII вв. — был свойствен иной, так сказать, «крещендный» ВВН; в его структуре были заложены предпосылки интенсивного демографического подъема, ставшего возможным на базе общего подъема французского феодализма. ВВН, типичный для кризисного периода в истории Франции (XIV–XV вв.) сохраняет ряд черт предыдущего, но отличается зарождением ограничительных тенденций, хотя и относительно слабых. Его можно было бы обозначить как «ранний ограничительный ВВН», противопоставляя «позднеограничительному» ВВН XVI–XVII вв. На смену этому последнему в XVIII в. приходит, как отмечалось, современный ТВН.

Эти названия — сугубо условны. Их использование — как и использование категории ВВН вообще — имеет целью разграничение разных вариантов воспроизводственного процесса через различение их логических идеализаций. Главное, естественно, не в различии их названий, а в различии их содержания. При их сопоставлении со всей ясностью обнаруживается органическая сочлененность воспроизводственного процесса с системой социокультурных представлений, господствующих в данное время, в данном месте и в данном социальном классе. Именно эти представления непосредственно определяли демографическое поведение и — через него — воздействовали на интенсивность воспроизводственного процесса.

Summary

For several years now prominent historians in the West, particularly in France, Germany and the USA, have been speaking (not without concern) of a certain crisis of historical knowledge. Assessments of the essence and the cause of the crisis may vary, but the principal point, where nearly all the scholars are at one, is recognition of serious epistemological problems historians are facing at present. As a result, historical studies are more and more widely branching off into different fields retaining little or no connection with each other. Absorption in specific, frequently exotic, topics leads historians away from the quest of the whole. More and more often they speak of the impossibility to grasp and elucidate the relation and interrelation of various phenomena in history.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука