Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции

Эта тенденция особенно показательна, поскольку складывалась она в период относительного экологического оптимума. Время массовых эпидемий, как и векового ухудшения климата, еще не наступило. Видеть в распространении самосохранительных умонастроений реакцию на подобные катаклизмы не приходится. Рост этих настроений во Франции XII–XIII вв. имеет совсем иные корни. Он мог быть связан с реальным улучшением возможностей для продления жизни, для предотвращения летального исхода болезней, для борьбы с преждевременной смертью. Иными словами, рост отмеченных настроений, возможно, отражает реальное увеличение продолжительности жизни. Ведь в конкретных условиях XII–XIII вв. (т. е. в период отмеченного экологического оптимума) представлениям об оправданности самосохранительного поведения могло, кроме всего прочего, способствовать и само сокращение смертности, вселявшее надежду на возможность благоприятных сдвигов в этом отношении.

Гипотетичность высказанного суждения очевидна. Обратимся к его проверке. (Не упустим, однако, из виду, что без соответствующих умонастроений борьба за увеличение продолжительности жизни не смогла бы стать реальностью.)

Первое, что отметим, — это наличие в источниках XII–XIII вв. более обширной информации о болезнях и попытках их лечения. Как известно, именно в эти столетия во Франции получает распространение обряд «исцеления» королями золотушных больных[398]. Золотуха (скрофулез) — одна из наиболее часто упоминаемых средневековых болезней. Под этим названием фигурирует широкий круг заболеваний, общими для которых были кожные нарушения: диатез, туберкулез кожи, экземы, фурункулез, лимфатические заболевания и др. Судя по контингенту золотушных больных, совершавших паломничество к «королям-целителям», можно предполагать, что эти болезни особенно часто поражали простолюдинов. В середины XIII в. «исцеление» золотухи становится одной из обязательных функций Капетингов[399]. М. Блок справедливо видел в этом как следствие немаловажных изменений в народных представлениях о правах и возможностях королей, так и результат их социально-политического усиления[400]. Не исключено, однако, что, объясняя возникновение этой королевской прерогативы в XII–XIII вв., надо принять во внимание и изменение массовых воззрений на болезни. Хотя физическая сила (и здоровье) всегда высоко ценились, представление о возможности и необходимости борьбы с золотухой не было извечным. Не объяснялось ли использование «чудотворной силы» королей против золотухи общей активизацией противодействия болезням в это время?

Обращает на себя внимание и тот факт, что современники — и хронисты, и романисты, и простолюдины — пристально вглядываются в болезни, описывают их симптомы, приводят их названия[401]. Начиная с рубежа XI–XII вв. уделяется специальное внимание святым, «помогающим» при исцелении от той или иной болезни — лишая, лихорадки, эпилепсии, а также чудодейственному избавлению от врожденных заболеваний[402] и т. п. Одновременно предпринимаются попытки использовать предписания древних о необходимом соотношении в человеческом организме «холодных и горячих», «твердых и жидких» консистенций; развиваются идеи так называемой гуморальной патологии[403]. На этой основе вырабатываются рекомендации о лечении больных, об использовании различных настоек и сиропов[404]. Одним словом, в XII–XIII вв. прослеживается своеобразный «медицинский» бум. Укореняется представление о возможности и необходимости лечения заболевшего человека[405]. Наоборот, внезапная смерть воспринимается как нечто подозрительное: поэты считают ее символом проклятия; умерших такой смертью порой лишали церковного погребения[406]. Не имело ли все это своей подоплекой какие-то сдвиги в уровне смертности среди взрослых, в обычной продолжительности жизни?

Одним из свидетельств таких сдвигов следует, возможно, считать усиление в XI–XIII вв. внимания к старости, старческим недугам и старым людям вообще. Как отмечалось выше, в VIII–IX вв. мало кому удавалось дожить до внуков. Деды, бабки и вообще старики упоминались в источниках того времени редко. В XII–XIII вв. положение до некоторой степени изменяется. Выше уже приводились тексты, в которых говорится как о само собой разумеющемся о наличии в семьях знати бабок и дедов, об их участии в воспитании малышей, об их «чрезмерной любви» к внукам и т. п.[407] Тема старости становится обычной и в нравоучительной, и в художественной литературе. Вырабатывается определенный стереотип изображения стариков. Он предполагает сочетание двух противоположных оценок. С одной стороны, признается необходимость уважительного отношения к старым людям, с другой — констатируется их немощность, и притом не только физическая, но и интеллектуальная.