Читаем Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции полностью

Более убедительны ссылки Ж. Минуа на работу М. Берта о деревенском населении в королевстве Наварра, где в XIV–XV вв. наблюдалась явная диспропорция в численности стариков и молодых[622]. Однако, как констатирует Ж. Минуа вслед за М. Бертом, из этого горного района шла интенсивная эмиграция; она, естественно, «вымывала» в первую очередь молодых взрослых[623]; их отсутствие нельзя, следовательно, рассматривать как результат более высокой смертности в этом возрастном классе. Ж. Минуа приводит также результаты собственного исследования по Бретани XV в., где на территории епископства Трегье доля 70-летних несколько превышала 5 % населения и многие главы семей достигали 70–80 лет[624]. Этот факт, разумеется, заслуживает внимания, но он явно недостаточен ни для доказательства общего увеличения доли стариков по сравнению с предшествующим временем (какового сравнения Минуа не предпринимает), ни для подтверждения мысли об особо высокой смертности «молодых взрослых».

Не подтверждают этот последний тезис и некоторые другие французские материалы XV в., приводимые Ж. Минуа, в частности свидетельства автора дневника парижского буржуа за 1418 г.[625] или же соотношение «молодых» и «старых» («бородатых») в миниатюрах часослова герцога Беррийского[626]. В еще меньшей мере годятся для этого ссылки Ж. Минуа на то, что, судя по более поздним цифровым данным начала XVII в. для одного из приходов Лондона, молодежь и взрослые среднего возраста уступали по численности старикам[627].

Все это не значит, что исследуемый Ж. Минуа вопрос о соотношении в XIV–XV вв. старших возрастов с более молодыми не заслуживает пристального внимания. Остроту этого вопроса справедливо отметил за несколько лет до Ж. Минуа известный французский медиевист Бернар Генэ[628]. Он напомнил сформулированную некогда М. Блоком и долгое время господствовавшую среди медиевистов точку зрения: жизнь средневекового человека была коротка; старость начиналась очень рано — в возрасте, который мы относим к периоду зрелости; миром правили молодые[629].

Отправляясь от результатов нескольких просопографических исследований, Б. Генэ высказывается за пересмотр тезисов М. Блока. По мнению Б. Генэ, сколь бы ни были приблизительны сведения о возрасте, которые сообщают о себе люди, жившие в XIV–XV вв., есть достаточно оснований констатировать в то время обилие пожилых и среди политических деятелей, и в среде военной элиты, и среди писателей и историков: в свитах грандов это были люди до 40 до 50 лет, среди военных — от 50 до 60, а среди сочинителей — от 60 до 80 лет[630].

Предпринятые Б. Генэ зондажи сами по себе не вызывают сомнений, несмотря на то что их источниковая база не слишком велика: 22 участника посольств в Авиньоне 1395 г.; 56 участников битвы при Азинкуре (1415 г.) и 40 историков, писавших свои сочинения с конца XIII до конца XV в. Во всяком случае, материалы Б. Генэ достаточны, чтобы поставить под сомнение тезис, согласно которому миром «правили» тогда только «молодые»[631].

Как было показано выше, Ж. Минуа идет гораздо дальше Б. Генэ. Не ограничиваясь констатацией относительной многочисленности пожилых, он настаивает на идее увеличения в XIV–XV вв. их численности за счет «вымывания» молодых взрослых[632]. Однако подтвердить этот тезис можно лишь путем сопоставления доли этих возрастов в XIV–XV вв. с их же долей в предшествующий период. Без такого сопоставления говорить об изменениях в соотношении возрастных классов и в уровнях смертности в каждом из них нельзя. К сожалению, ни сам Ж. Минуа, ни его предшественники подобного сопоставления не предпринимали. Осуществить его при нынешнем состоянии источников, конечно, очень трудно. Тем не менее некоторые попытки в этом направлении возможны.

Выше мы уже отмечали продуктивность привлечения для демографического анализа просопографических материалов. Там, где они охватывают длительный период, их можно использовать и для сравнения численности некоторых возрастов. Это, в частности, касается данных, собранных Э. Перруа о форезском дворянстве. Возраст дворян сообщается в них довольно редко[633]. Да и там, где он указывается, заметно предпочтение к некоторым «переломным» возрастам — 12 лет, 25 лет, 70 лет, что побуждает предполагать сугубую приблизительность соответствующих указаний. Еще реже сообщается о дате рождения[634]. Зато дату смерти Э. Перруа удается установить примерно для одной трети дворян[635]. Но и для них возраст смерти можно сколько-нибудь точно определить лишь в тех редких случаях, когда параллельно известна дата рождения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука