Читаем Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции полностью

Во вступительном разделе этой главы было высказано предположение о существовании во Франции XIV–XV вв. весьма обширных ресурсов воспроизводства населения. Одной из наших задач мы считали поиск тех особенностей демографического механизма, которые могли бы обеспечить сравнительно быструю компенсацию огромных людских потерь этого периода. Рост числа выживших детей в детных семьях относится к числу именно этих демографических особенностей, создававших важные предпосылки естественного прироста[607]. Ясно, однако, что реализация этих предпосылок во многом зависела от средней продолжительности жизни и уровня общей смертности; их исследование и составит нашу очередную задачу.

4. Смерть, смертность, продолжительность жизни

Общие масштабы демографического спада, поразившего Францию в XIV — начале XV в., были охарактеризованы выше. После изучения брачной модели и принятых норм деторождения яснее вырисовывается механизм этого спада. В определенной мере ему могла способствовать уже тенденция откладывать вступление мужчин в первый брак (т. е. увеличение доли молодых холостяков).

Такая тенденция сдерживала естественный прирост независимо от всех кризисных явлений и задолго до них. С нею вполне могла быть связана стагнация населения, наблюдавшаяся в некоторых французских провинциях с конца XIII в. Нельзя, однако, упускать из виду, что демографический гомеостазис осуществлялся во Франции того времени сугубо спонтанно. Поэтому самое появление ограничительных изменений в брачной модели косвенно свидетельствовало об относительной обширности имевшихся воспроизводственных возможностей.

С началом «черной смерти» многие из этих возможностей были утрачены. Повторяющиеся через каждые 11–12 лет массовые чумные эпидемии дополнялись еще более частыми местными вспышками чумы, эпидемиями тифа, скарлатины, туберкулеза, заболеваниями пищеварительного тракта (дизентерия), дыхательных путей (в частности, коклюш) и т. п.[608] Губительности этих заболеваний способствовал ряд обстоятельств. Длительное отсутствие чумы в Западной Европе (с конца VIII в.) предопределило отсутствие иммунитета к ней. Высокая вирулентность бактериальных штаммов бубонной чумы, занесенных в 1347–1348 гг. во Францию, обусловила очень высокую смертность от этого вида болезни, передававшегося через паразитов («чумных блох»). Еще страшнее была легочная форма чумы, вирусы которой распространялись воздушным путем — при кашле, чихании или даже крике[609]. К концу XIV в. вирулентность чумных бактерий снизилась, а доля лиц, переболевших чумой и приобретших иммунитет к ней, увеличилась. Однако параллельно усиливалась угроза со стороны других заболеваний, получивших особое распространение в XIV в., в частности, в связи с неблагоприятными климатическими изменениями (увлажнение климата, уменьшение числа солнечных дней и т. п.).

Не менее, если не более опасным было то, что чумные и иные эпидемии сочетались, как известно, с губительными военными опустошениями, с недородами, дороговизной, общей разрухой, с глубоким социальным и социально-политическим кризисом французского общества. Длительная психологическая напряженность, систематическое недоедание подрывали сопротивляемость людей болезням и сами по себе увеличивали смертность и сокращали продолжительность жизни.

Определение конкретных изменений в уровне смертности и продолжительности жизни во Франции того времени затрудняется отсутствием прямых данных. Использование косвенных свидетельство по этому вопросу прошло в послевоенные десятилетия через несколько этапов. В 50–60‑е годы специалисты ограничивались преимущественно анализом динамики населения в той или иной местности[610]. Почти одновременно развернулись исследования по истории отдельных групп населения, в первую очередь из среды правящего класса — епископов, членов парижского парламента, членов королевского тайного совета, чиновников палаты счетов, бальи, сенешалов и т. п. Зная даты назначения (и смерти) лиц, исполнявших эти должности, и приблизительные возрастные рамки, в которых производилось назначение на ту или иную должность, исследователи пытались хотя бы ориентировочно наметить уровень смертности в соответствующих возрастных категориях правящего класса. Кроме того, сопоставление масштабов смертности в чумные и «нормальные» годы позволяло в самых общих чертах определить последствия эпидемий, а также оценить продолжительность жизни в XIV в.[611]

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука