Читаем Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции полностью

Особенно показательна тенденция к росту числа выживших (взрослых) детей. Парадоксальность такого роста в кризисный период XIV–XV вв., казалось бы, усугубляется тем обстоятельством, что, как мы видели, среднее число детей на семью увеличивалось (как, например, в Лионнэ и Форезе) в низах общества быстрее, чем в верхах, т. е. в обратной зависимости от сословного статуса семьи. Заметим, однако, что представление о парадоксальности подобных соотношений сохраняется лишь до тех пор, пока мы исходим из представления о прямой подчиненности демографических феноменов экономическим и социальным процессам. Между тем, если бы такая прямая зависимость действительно существовала, всякий социально-экономический кризис автоматически сопровождался всеобщим демографическим спадом, наиболее заметным в низах общества, а социально-экономический подъем — столь же всеобщим демографическим ростом. Достаточно ясно сформулировать эту мысль (которой — осознанно или неосознанно — руководствуются некоторые исследователи[581]), чтобы уяснить ее неоправданность. Если же отказаться от однозначного подчинения демографической эволюции социально-экономической, отмеченные выше факты увеличения в 1350–1500 гг. общего числа выживших (взрослых) детей (как и большего числа выживших детей у крестьян и горожан по сравнению с числом выживших детей из знати) перестанут казаться немыслимыми парадоксами. Они найдут свое объяснение в комплексе социально-демографических условий, включая уже упоминавшуюся выше обширность потенциальных ресурсов воспроизводства населения.

Это, разумеется, не исключает того, что в известных пределах и сословный, и имущественный статус семьи влияли на возможности воспроизводства. Так же как и в XIII — начале XIV в., в конце XIV–XV в. более зажиточные семьи, например, крестьян или горожан, как уже говорилось, могли иметь больше выживших детей, чем менее зажиточные крестьянские или городские семьи. Но уже в среде дворянства эта зависимость не действовала: в младших и менее высокопоставленных ветвях дворянских родов число детей было выше, чем у высшей знати, особенно упорно стремившейся предотвратить дробление наследственных владений[582].

Объясняя тенденцию к общему росту числа выживших детей в конце XIV–XV в., следует учесть и возможное влияние изменений в заботах родителей о своем потомстве. В предыдущей главе было показано, что уже в XII–XIII вв. материнская и отцовская любовь получила достаточно ясное воплощение и сыграла свою роль в известном улучшении выхаживания детей. По отношению к XIV и особенно к XV в. изменение в родительских чувствах — факт достаточно общепризнанный. Недавно он был вновь отмечен И. С. Коном со ссылкой на работы Ф. Ариеса, Ж. Фландрена, Ф. Лебрена, Э. Бадинтер и др.[583] И хотя ни один из названных ученых не занимался конкретным исследованием Франции XIV–XV вв., тенденция в изменении родительских эмоций намечена здесь верно. Вопрос лишь в том, как и в чем повлияло это на численность выживших детей. Присмотримся к тому новому, что обнаруживается в восприятии ребенка во Франции XIV–XV вв.

Одним из наиболее ярких выразителей церковной доктрины был в конце XIV — начале XV в. канцлер Сорбонны Жан Жерсон. Проблемы отношения к детям затрагиваются во многих его трудах, в том числе в проповедях, обращенных к достаточно широкой аудитории и произносившихся по-французски. Касаясь задач и методов воспитания ребенка, Жерсон не раз вспоминает собственное детство, которое он — выходец из крестьянской среды — провел в шампанской деревне. На первом плане у Жерсона, разумеется, воспитание благочестия и веры во всемогущество всевышнего. «Мои благочестивые родители побуждали меня становиться на колени и, сложив руки, молить Бога о том, чего бы мне хотелось, например, о яблоке или орехе; и как только я возносил мою просьбу к небесам, мои родители роняли передо мной объект моих желаний… приговаривая: вот, сын дражайший, как хорошо просить Бога, чей промысел вознаграждает нас благодеяниями, как только мы об этом попросим»[584]. И в этом, и в других примерах Жерсон проповедует подчеркнуто уважительный тон взаимоотношений родителей с детьми. Как он отмечает в одном месте, «родители должны быть достаточно добры к детям, избегая излишней суровости, но и не допуская излишнего баловства», ибо дети должны чувствовать себя любимыми[585]. Целью родителей должно быть и душевное, и физическое здоровье ребенка, и потому матери еще во время беременности надлежит призвать на помощь Бога и святых. Мольбы к ним нужно продолжать и после рождения ребенка; но и сама мать должна делать все возможное, чтобы выходить младенца, выкормить его собственным молоком[586].

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука