Читаем Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции полностью

Согласно подсчетам М. Т. Лорсэн, в Лионнэ и Форезе число таких детей в детных семьях уже в первой половине XV в. (1420–1460 гг.) в целом превышает среднее число детей на семью в первой половине XIV в. (1300–1340 гг.), а в 1460–1500 гг. это повышение становится более чем двукратным: среднее число детей в Форезе и Лионнэ, вместе взятых, составляет в 1460–1500 гг. около 4 против менее 2 в 1300–1340 гг. В 1460–1500 гг. 30,4 % детей крестьян и горожан входили в состав семей, где было по восемь и более детей. Одновременно сокращается доля бездетных семей: в 1300–1340 гг. она составляла около половины всех семей, в 1420–1460 гг. она уменьшилась вдвое, в 1460–1500 гг. опустилась до 20 %[571]. Только в 1340–1380 гг. средняя численность детей снизилась примерно до одного ребенка на семью (включая и детные, и бездетные семьи), но уже в конце XIV— начале XV в. (до 1410 г.) она достигает в городах Фореза от 1,3 до 2,2 ребенка[572].

Тенденция роста по-разному проявлялась в разных классах. По абсолютной величине среднее число выживших детей на семью у дворян долгое время (до 1460 г.) было примерно на единицу выше, чем у крестьян и горожан. После же 1460 г. ситуация становится обратной: среднее число детей в детных семьях завещателей из крестьян и горожан достигает 5,3, тогда как у дворян оно сокращается до 3,7[573]. Это было результатом того, что одновременно у крестьян и горожан в 2,4 раза сокращается доля бездетных семей (с 50,2 % в 1300–1340 гг. до 20,8 % в 1460–1500) и в 1,6 раза увеличивается среднее число детей на детную семью (с 3,2 до 5,3). Доля семей, имевших к моменту смерти завещателя четверо и более детей, достигла в этих классах в 1420–1460 гг. трети, а в 1460–1500 гг. стала приближаться к двум третям (59,1 %). В эти годы 87,7 % детей крестьян и горожан Фореза и Лионнэ проживали в семьях, где было четверо и более детей. Именно многодетность оказывается здесь важнейшим фактором общего демографического роста.

Высокая численность взрослых детей в дворянских семьях (особенно в Форезе), характерная почти для всего 150-летнего периода 1350–1500 гг., не представляла, как видим, чего-либо исключительного. Семейный коэффициент в Лионнэ и Форезе в середине XV в. составлял у дворян 6,2–6,4, у крестьян и горожан — 6,5, а в конце этого века — соответственно 5,7 и 7,3[574].

К сходным наблюдениям пришла А. Игуне-Надаль по генеалогическим материалам Перигора: в конце XV в. среднее число детей на детную семью достигло здесь у горожан и крестьян 4,86, средний семейный коэффициент составлял 6,86. Долю многодетных семей в Перигоре оказалось трудным исследовать конкретно и все же удалось выяснить, что доля семей с четырьмя и более выжившими детьми и после 1350 г. не опускалась ниже 16–17 %[575].

Те же завещания, а также описи позволили другой исследовательнице, М. Зернер, детально проследить состав семьи в небольшом провансальском городке Valréas в 1419–1420 гг. Это был период демографического спада, вызванный очередной чумной эпидемией. Тем не менее среднее число детей составило 2,79[576]. Автор солидаризируется с выводом Р. Ботье о том, что, если тенденция к сокращению населения в период неурожаев, эпидемий, войн проявлялась в уменьшении общего числа «очагов», то обратная тенденция после окончания таких периодов (или даже во время них) сказывалась прежде всего на увеличении средней численности «очага»[577]. Видимо, разруха и другие бедствия были особенно губительны для малых и бедных семей. Более зажиточные и крупные по размеру домохозяйства переносили их легче, при благоприятных обстоятельствах они первыми разрастались и обеспечивали естественный прирост.

Высокий семейный коэффициент и высокое среднее число детей на семью в XV в. прослеживается и для некоторых северофранцузских областей. Так, в Шампани в 1460 г. у сервов (наиболее приниженной социальной категории) приходилось в среднем на детную семью по 3,3–4 ребенка[578]. В Восточной Нормандии второй половины XV в. среднее число выживших детей было настолько значительным, что, по мнению Ги Буа, общий прирост населения был здесь существенно выше 1 % в год[579]. И даже в расхожих литературных примерах, использовавшихся в литературных сочинениях того времени, считалось обычным, чтобы семья, просуществовавшая десяток лет (или около того), имела 4 или 6 детей[580].

Все сказанное дает, думается, основания полагать, что в обеспечении того минимально необходимого ежегодного прироста населения в 5‰, без которого Франция не смогла бы компенсировать понесенные ею в XIV–XV вв. людские потери, высокая численность выживших детей сыграла весьма и весьма важную роль.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука