Тут-то он и столкнулся с тем, как администрация, назначенная из столицы, беззастенчиво разворовывает Россию. Особенно это бросалось в глаза, когда в таких-то делах оказывались замешаны иноземцы. Это случалось. Позже, при Елисавете, в борьбе с иноземным засильем в администрации, фраза «немцы Россию разворовали» станет просто пропагандистским приемом. Свои, конечно, крали больше, но это было как-то не столь обидно. Да на них и управа была какая-никакая. С иноземцами же все дела решались в Петербурге. Мусин-Пушкин начинает одергивать зарывающихся. В Смоленске, куда его направили губернатором, он спорит с англичанами, которые жалуются графу Головину, и с немцами, у коих поддержка кругом. В Казани, будучи на той же должности, арестовывает и отправляет под стражей в Петербург итальянского авантюриста Локателли. После чего его направляют губернатором в Эстляндию. Но тоже ненадолго.
Вернувшись в Петербург, он сходится с Волынским и начинает, не без помощи последнего, свое восхождение по лестнице столичной карьеры. В 1736 году его производят в тайные советники и назначают президентом Коммерц-коллегии, а три года спустя он уже сенатор, начальник канцелярии конфискаций и Коллегии экономии.
Платон Иванович был очень богат. В обеих столицах у него — прекрасные дома, великолепно обставленные, с картинами и скульптурами, вывезенными из-за границы. Отменная библиотека с книгами на разных языках. Ее хозяин в совершенстве владеет французским, голландским, знает немецкий, латынь, привержен европейской культуре и... терпеть не может иноземцев, окопавшихся при дворе.
В своих действиях граф Мусин-Пушкин смел, в суждениях независим. Характер у него гордый, и он часто бывает резок даже с очень влиятельными лицами при дворе. А это друзей ему не прибавляет.
Назначенный в Коммерц-коллегию, Платон Иванович прежде всего выгнал оттуда несколько взяточников-иноземцев и заменил их своими, русскими. Этот акт сразу же поставил его в оппозицию всей немецкой партии при дворе и, к сожалению, не прибавил сторонников среди русских придворных. Тем не менее к 1740 году граф Платон Иванович Мусин-Пушкин был при дворе фигурой видной и значительной.
6
Лихо завернув с заснеженной Мойки в широкие ворота усадьбы, кучер Матюша осадил коней у высокого крыльца, ведущего в сени богатого дома с ярко освещенными окнами. Выскочившие гайдуки бережно приняли приезжего. Поддерживая под руки, помогли взойти по ступеням, отворили двери. Конюхи отвели лошадей в глубину обширного двора, где под длинным навесом уже стояло несколько саней и кибиток, а также одна карета, поставленная на полозья.
Кабинет-министр и обер-егермейстер Артемий Петрович Волынский более других любил свой большой деревянный дом на Мойке, где и живал большую часть зимы. Ныне на том самом месте находится левое крыло известного универмага ДЛТ, или «Дома ленинградской торговли», выходящего на Волынский переулок боковыми помещениями. Мало кто из ленинградцев, не говоря уж о «гостях города», знает, кому обязан названием сей небольшой переулок, соединяющий улицу Желябова (бывшую Большую Конюшенную) с набережной Мойки-реки. Не так было двести пятьдесят лет назад...
Обширная усадьба Волынского была известна всему Петербургу. Дом, людские избы, битком набитые крепостной челядью. Не менее чем из шестидесяти человек состояла дворня. Причем были тут люди самых разных племен. Кроме русских мужиков и баб не редкость встретить в обширных покоях поляка или шведа, малороссийца, турка, перса, калмыка, бухарца и даже индийца. Где бы ни бывал Артемий Петрович, отовсюду с добытым добром привозил и людей. Однажды, гостюя у графа фон Левенвольде, увидел совсем юных девушек-черкешенок, содержимых для мужеской услады хозяином. Увидел — задумался. И лишь то обстоятельство, что, овдовев за несколько лет до описываемого времени, он предпринимал ходы, сватаясь к двадцатилетней графине Марии Ивановне Головиной, задерживало исполнение возникшего намерения. Головина была по отцу внучкой канцлера, а по матери — князя Гагарина. Того самого сибирского губернатора, повешенного по указу государеву за взятки и мздоимство. Но сей грех никогда в России особо не осуждался. У воды быть да не напиться?.. Кто решится первым бросить в такого камень, ежели нет, разумеется, на то приказа... В сватовстве Артемию Петровичу не отказывали, но просили обождать. Ну что же, ему шел в ту пору еще только пятьдесят второй год — для мужчины, для государственного деятеля — самый сок, самый возраст. А Гагарина более жалели, нежели осуждали. Волынский же очень надеялся укрепить этим браком свое положение среди старой аристократии, да и богата была невеста-то Мария Ивановна.
Кроме жилых домов на территории усадьбы была просторная конюшня, в денниках которой стояли едва ли не лучшие в столице лошади немецкой и неаполитанской, черкасской, грузинской, турецкой и калмыцкой пород. Сам герцог Курляндский не раз жаловал сюда и подолгу чмокал языком, оглядывая стоящих коней.