Жизнь и судьба Федора Соймонова

Императрица же, увлеченная молодым поляком, словно сорвалась с цепи. «Я рискую прослыть за лгуна, — писал саксонский посол Лефорт, — когда опишу образ жизни русского двора. Кто поверил бы, что он целые ночи проводит в ужасном пьянстве и расходится — уж это самое раннее — в пять или семь часов утра. Такая жизнь кого угодно свалит с ног. Между тем организм Екатерины был и без того подточен тайными недугами. И скоро она стала часто прихварывать...»

Вы спросите: «А что же граф Сапега?» И я отвечу: «А ничего!» Сей легкомысленный и распутный жуир будто только и ждал момента «попасть в случай». Положение фаворита его отнюдь не смущало. Из рук царственной любовницы вслед за камергерским ключом последовал роскошно меблированный дом в Санкт-Петербурге со всеми службами и хозяйственными обзаведениями. Не погнушался он и поместьями на прокорм... То, что императрица болела и ее старое тело буквально разваливалось, было, конечно, неприятно. Но польский аристократ был не брезглив. Все зависело от цены... Нравы же при дворе таковы, что «служба» его вызывала лишь зависть у окружающих и восхищение. Сложнее будет поладить, наверное, с будущим тестем, который мог счесть себя оскорбленным. Но Меншикову не до того. Многие историки считают, что он даже не знал о куртуазных утехах нареченного жениха.

Двадцать третьего июня «под образом, будто ради осмотру полков во осторожность от аглинской и датской эскадр, обретающихся в Балтийском море», отправился он в Ригу.

На самом деле цель его поездки заключалась, прежде всего, в «отвращении» Морица Саксонского от короны Курляндского герцогства, которую он мнил приобрести, женившись на Анне Иоанновне. Сию корону светлейший пирожник решил примерить на свою голову.

В Курляндии он не церемонился. Иностранные резиденты писали, что грубое поведение Меншикова вызвало поток жалоб Екатерине. В том числе была будто и жалоба Анны Иоанновны. И что дома Александру Даниловичу готовились чуть ли не абшид и опала.

Однако правильность этой версии сомнительна. Документами она не подтверждена, хотя что-то, возможно, и было... Какое-то тревожное известие из Петербурга Меншиков получил, потому что внезапно бросил все и с превеликой поспешностью помчал домой.

Рассказывали, что, прискакав в шесть утра к петербургской заставе, князь велел ехать не к себе на Васильевский остров, а во дворец. И как был, в пыльном и мятом кафтане, прошел прямо к императрице и оставался у нее долго... Об этой ранней аудиенции, о ее содержании и соглашении, к которому на ней пришли, не осталось никаких свидетельств. Известно лишь, что светлейший вышел из покоев Екатерины неспокоен и в себе не уверен.

И снова двор — как потревоженный улей. По углам шепчутся придворные. Кто-то куда-то все время ездит. Непонятные люди наполняют дворец. Императрица болеет. На площади поднимают подметные письма. Вот одно из них, приведенное С. М. Соловьевым:

«Известие детям российским о приближающейся погибели Российскому государству, как при Годунове над царевичем Димитрием учинено: понеже князь Меншиков истинного наследника, внука Петра Великого престола уже лишил, а поставляют на царство Российское князя голштинского. О горе, Россия! Смотри на поступки их, что мы давно проданы».

Неужели дело до того дошло, что заговорили о наследниках престола? Но кто? Политика Александра Даниловича была рассчитана на долголетие императрицы. О том, кто после нее унаследует трон, он не задумывался, поскольку все возможные претенденты были для него нежелательны. Тень царевича Алексея разделяла его с великим князем Петром. Цесаревны — тоже смотрят на него косо. Что же предпринять?..

Интрига Вестфалена