Читаем Жизнь и судьба Федора Соймонова полностью

Мой покойный отец, учившийся до революции в Кадетском корпусе, рассказывал о том, сколько уроков римской, всемирной и отечественной истории было в его, достаточно специализированном, учебном заведении. Куда там нашим школам...

Особенно много неутешных мыслей появлялось, когда я стал обсуждать отдельные главы с первыми моими читателями, будь то друзья-потворщики или не столь снисходительные и терпеливые знакомые, мнением которых я дорожил. Печалился я не по поводу литературных несовершенств текста, тут уж либо есть, либо нет! Удручало то, что большинству товарищей, как правило технарей по образованию, приходилось очень многое пояснять дополнительно...

Нет, нет, поймите меня правильно — я люблю рассказывать, растолковывать непонятное. Но они не знали элементарной истории!..

Сегодня я говорю: слава Богу! Среди них нашлись дотошные спорщики. Для их убеждения мне приходилось снова и снова листать тома мемуаров, дневников, словарей и энциклопедий; вступать в тяжелейшие эпистолярные баталии с архивами, чтобы выманить, выклянчить оплаченные фотокопии документов. Все это я сначала складывал в стопу, потом стал писать примечания и дополнения к главам, аккуратно раскладывая по бесчисленным папкам. Не помню уже, кто первым предложил включить часть поясняющих заметок непосредственно в текст рукописи... Я попробовал. И знаете — нам всем это понравилось. Конечно, вставки разбивали сюжет, тормозили его развитие, но картина определенно приобретала большую четкость. Я их то вставлял, то выбрасывал... А это трудно — вынуть из текста то, что так долго и с такой любовью подбираешь, а потом подстругиваешь, подколачиваешь... И вдруг видишь, что дополнения затопляют. «Множество сделанных мною примечаний устрашают меня самого, — пишет Николай Михайлович Карамзин в предисловии к своему бессмертному труду. — ...В воле Читателя заглядывать в сию пеструю смесь, которая служит иногда свидетельством, иногда объяснением или дополнением. Для охотников все бывает любопытно: старое имя, слово; малейшая черта древности дает повод к соображениям...» — Ну, уж ежели сам Карамзин... И я оставил «Прибавления». Они действительно рассчитаны на любителей. Читателю-эрудиту они ни к чему.

Должен сказать также, что вполне понимаю уязвимость своего «расследования». Не имея систематического исторического образования, я наверняка в чем-то подходил с технарских позиций. Может быть, с точки зрения высокой науки, подчас пользовался сомнительными источниками. Но последнее делал я иногда специально: раз они, эти сомнительные источники, существуют, значит, такие версии в свое время имели место... Читатель вправе их знать!

И наконец, чтобы быть до конца честным, должен предупредить глубоко уважаемого читателя: перед Вами, к сожалению, не «Три мушкетера», не «Квентин Дорвард» и даже не «Слово и дело»... Я бы рад написать приключенческий роман на историческом фоне, с лихо закрученной интригой, ярким колоритом эпохи, с живыми историческими личностями, похожими на соседей по лестничной площадке... Но не получается. Другое интересно, а может быть, и не умею. Не исключено, что не прав, но тут уж ничего не поделаешь, — каждому свое!..

<p><strong>7</strong></p>

В заключение мне хотелось бы поблагодарить тех, кто на разных этапах работы брал на себя труд прочесть рукопись; тех, кто с вдохновляющей заинтересованностью спорил со мною, скрупулезно указывал на ошибки и поддерживал авторскую уверенность в необходимости затеянного. Это прежде всего относится к замечательному историку, доктору наук Евгению Анисимову, к писателям Геннадию Николаеву, Радию Погодину и Льву Куклину. Они с завидным терпением сносили длинные излияния неофита, одержимого своей темой, в течение достаточно долгого времени. Моя искренняя благодарность — хранительнице фондов отдела «Россики» в ГПБ Ии Гавриловне Яковлевой, без участия и помощи которой вряд ли состоялась бы встреча автора со своим героем. И еще моя благодарность — коллегам по семинару Ленинградской писательской организации. Много людей участвует в создании рукописи, еще больше — в издании книги, и каждому — сердечное спасибо.

Все же остальное — читателям!..

<p><strong>ЧАСТЬ ПЕРВАЯ</strong></p><p><emphasis><strong>Отъ рождения... въ настоящей морской корабельной службе</strong></emphasis></p><p><strong>Глава первая</strong></p><p><strong>1</strong></p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза