Жизнь и судьба Федора Соймонова

В феврале-бокогрее, после сретенских морозов светлый день идет на поправку. От Трифона-перезимника и до Василья-капельника на два часа прибывает светлого времени. И в середине месяца, после празднования памяти священномученика севастийского епископа Власия, заменившего собою древнего скотьего бога славян Велеса, уже в восьмом часу низкое солнце поднимается над лесом. Золотят его лучи рубленые стены церкви Благовещения, что встала у слияния просевших снегом русел Невы-реки и Черной речки. Здесь — самая восточная граница окраины новой северной столицы Русского государства. Отсюда наступает утро на Санкт-Петербург — предбудущую красу и гордость империи, град широких, невиданно прямых проспектов и улиц, великолепных дворцов каменных и парков, гранитных набережных и монументальных храмов...

Но это все — потом, лет через сто. А пока, в избранное нами время, то, чему статься, пребывает еще как бы во младенчестве. Идет всего лишь 1740 год. Тридцать семь лет Петербургу, и города, как такового, по сути, еще нет! Гравюры тех лет обманывают. На них большей частью изображено, что мнилось, что планировали зодчие по указам императорским да по прихотям вельмож. А что было в натуре, что строилось по нужде да на скорую руку, на планах не обозначалось. Все это были временные «леса» грядущего Петрополя, будущего парадиза. Пока же на заснеженной лесистой дельте среди бесчисленных речек, ручьев и каналов, более похожих на болотистые овраги да ерики, поврозь друг от друга стоят слободы — скопища изб, мазанок, не редки и землянки, а то и просто шалаши. Согнанные насильно в эти гиблые места подкопщики и строители-плотники, каменщики задерживаться в сем парадизе не намеревались. А потому и строили все временно — тесно, беспланово. То и дело горели. И тогда обнажались за пустырями-гарями, за гиблою жижей растаявших болот дремучие невырубленные леса с просеками-першпективами, мощенными бревнами, а то и просто гаченными хворостом да дерниной...

В утро, с которого начинается наше повествование, а приходится оно на пятницу четырнадцатого дня февраля месяца беспокойного одна тысяча семьсот сорокового года от Рождества Христова, несмотря на зимнюю сонную одурь и на мужицкую лень обозначилось в столице великое движение. Конечно, по смещении с должности генерал-полицмейстера графа Девьера Антона Мануиловича, порядка в Санкт-Петербурге заметно поубавилось. Старосты и десятские, обязанные отправлять положенные функции, уже не с таким усердием разносили указания полицейской канцелярии по домам и усадьбам, спихивали хлопотные дела на караульщиков да на угодных людей из обывателей. Однако ныне все шло иначе, шло путем. С самой ранней поры на Невской першпективе, на перекрестках главных улиц плотники колотили триумфальные арки из сырого теса, укрывая изъяны работы, украшали зеленью сосновых и еловых ветвей. Холопы с челядинцами выкатывали к воротам усадеб бочки со смолою. А богатые хоромы вельмож обстанавливали по фронтонам плошками для иллюминации. Пред Зимним Императорским домом на невском льду солдаты бомбардирской роты готовили фейерверк.

В столицах праздники — не новины, жителю санкт-петербургскому и в календарь нечего заглядывать. Так и ныне, скоро слух распространился, что-де мудростию великой государыни императрицы Анны Иоанновны, а также силою оружия русского турецкая война счастливо окончена и по сенатскому указу велено с сего числа начинать чрезвычайные торжества по случаю благополучного подписания мирного трактата с Портою. То-то радость для православного мира: сокрушены и наказаны неверные, а позорные пункты Прутского договора, заключенные еще в царствование блаженныя памяти императора Петра Великого и подтвержденные Адрианопольским трактатом и Константинопольским вечным миром, ныне, благодарение Господу, уничтожены. Азов возвращен! На Дону, на острове Черкесе будет возведена неприступная цитадель, а спорные земли Кабарды станут отныне нейтральными. Сие великое завоевание обережет окраинные провинции от угрозы набегов, а стало быть, укрепит и государство. Ну, как тут не праздновать... Не приведи Господь — донесут на недостаток рвения. Охотников на это не занимать столице... И все же, чем дальше от дворцов да от вельможных палат, от полицейского глаза, тем скромнее убранство.