Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха

Стройки этих лет сильно изменили центр города, сделав его облик более интересным и современным. А самое примечательное, что, несмотря на масштабность проектов, бюджетных средств мы потратили совсем немного, при этом частные инвестиции в строительство составили миллиарды долларов, и это оказало колоссальное влияние на всю экономику Армении.

Зона бедствия

Еще одной отдельной и по-человечески важной для меня темой стала зона бедствия. Это северный регион Армении, сильно пострадавший от мощного землетрясения 1988 года – города Спитак, Гюмри, Ванадзор.

Для Армении это был очень болезненный вопрос, поскольку все работы по восстановлению разрушенных городов и сел прекратились сразу после развала СССР. Строители, направленные сюда из разных союзных республик, в одночасье исчезли, а вместе с ними – и вера в то, что когда-нибудь в этой зоне у людей появится нормальное жилье. Война и энергетический кризис в Армении уничтожили последнюю надежду на то, что удастся справиться с проблемой собственными силами. Десятки тысяч людей остались на долгие годы во временных лачугах, без работы и средств проживания. Зона бедствия объективно стала самым озлобленным и протестным регионом Армении, доставлявшим властям немало хлопот.

Впервые ситуация, сложившаяся в зоне бедствия, привлекла мое внимание еще до того, как я стал премьер-министром, в начале декабря 1995-го, на одном из заседаний Совета безопасности у президента Армении. Такие заседания проходили довольно часто: Тер-Петросяну нравился их формат, и он выносил на обсуждение Совбеза множество актуальных для страны вопросов. Я участвовал в заседаниях, лишь когда на них обсуждались связанные с Карабахом вопросы; именно поэтому меня и пригласили в тот день. Совбез собирался прямо у президента в кабинете, в узком кругу, человек на десять – двенадцать. Общались в неформальном стиле, обращаясь друг к другу не по титулам, а по именам. Благодаря такой открытой атмосфере все могли высказываться свободно: понимали, что за столом сидят соратники. Курили прямо в кабинете, и он настолько переполнялся дымом, что время от времени приходилось открывать окна, чтобы не задохнуться, причем больше всех курил сам президент. Мне, некурящему, приходилось нелегко на этих заседаниях, где меня подвергали глубокому табачному копчению. И вот в самом конце совещания, когда Тер-Петросян уже объявил, что повестка дня исчерпана и можно расходиться, Вазген Саргсян неожиданно говорит:

– Погодите! Скоро седьмое декабря. Давайте решать: кто в этом году поедет в Гюмри?

Седьмое декабря – годовщина спитакского землетрясения, в этот день в Армении всегда поминают погибших, в память о них проводят траурные мероприятия в пострадавших районах, возлагают венки к мемориалам. Официальные представители правительства и парламента обязательно принимают в этом участие. Вазген всего лишь напомнил, что надо выбрать кого-то для этой поездки, но в ответ на простой вопрос в комнате повисла гробовая тишина. Я смотрю – все словно затаили дыхание, замерли и стараются не встречаться друг с другом глазами.

– Ну, так кто все же поедет? Есть желающие? – торопит с ответом Вазген.

И тут, почти одновременно, словно по команде, все взгляды устремляются на премьер-министра Гранта Багратяна. Грант, заметив это, вжимается в стул, вскидывает руки и в ужасе спрашивает:

– Что, опять я? Нет уж, пусть теперь кто-нибудь другой едет!

И сразу все начали бурно и беспорядочно переваливать друг на друга обязанность поехать в Гюмри.

Я сначала не понял, что происходит: думал, шутят, валяют дурака – расслабляются после заседания, но, когда увидел, что это всерьез, очень удивился. Спрашиваю Вазгена: «О чем это они?» И он мне рассказал: из-за того, что люди в зоне бедствия все эти годы живут в тяжелейших условиях, они негативно настроены по отношению к власти – попросту говоря, очень злы на нее, поэтому любого ее представителя встречают крайне неласково, могут закидать тухлыми яйцами или помидорами. Такие случаи уже бывали, и поездка туда становилась неприятным испытанием.

Не знаю, кто именно поехал в Гюмри в тот раз, потому что сослался на неотложные дела и ушел, не дождавшись выбора жертвы. Однако эта история, свидетелем которой я стал случайно, произвела на меня очень глубокое впечатление и долго потом не давала покоя. Арцах тоже сильно пострадал от войны, но я не знал ни одного села, где меня или других представителей руководства встретили бы плохо. Я не мог даже представить себе такую ситуацию в Карабахе. Она настолько врезалась мне в память, что в первый же месяц после назначения премьер-министром Армении я поехал в зону бедствия. До этого там никогда не бывал, знал только, что ситуация очень тяжелая, и, как мне казалось, был готов ко всему. Но увиденное меня просто потрясло.