Жизнь и творчество Николая Носова

— Я человек военный. Я человек прямой. Вы меня простите... Но как можно?! Я не скажу — писать. Пишите что угодно... Но выносить на обсуждение коллектива, который всерьёз занимается литературой, то, что мы сейчас слышали... Пожар в Испании. Подвиги пограничников. Наши героические лётчики... И вдруг — шляпа, котёнок! Стыдно слушать.

— Ничего, ничего, — лицо у Ады Артемьевны было красное и весёлое, — Николай Николаевич, миленький, прочтите ещё раз вашу шляпу, а вас, друзья, прошу послушать. Забудьте обо всём. Слушайте, как дети слушают.

Носов нисколько не смутился и начал читать снова.

«...Шляпа вылезла на середину комнаты и остановилась...»

Кто-то хихикнул.

«...Тут шляпа повернулась и поползла к дивану... Ага, испугалась... Эй ты, шляпа!»

Смех становился общим. Дама-собаковод сидела выпрямившись и возмущённо водила глазами вправо-влево.

Носов кончил читать.

— Очень смешно. — Ада Артемьевна вытерла лицо платком.

— Смешно, смешно... — проворчала дама-собаковод.— Вовсе не обязательно, чтобы было смешно. Неужели нельзя обойтись без юмора? Есть же и другие методы воздействия на читателя.

— А что же тогда делать с юмором? — спросила молодая поэтесса, поднимая брови.

— Травить его служебными собаками! — раздалось из угла.

В перерыве, шагая но коридору, кружковцы переговаривались.

— Разве это рассказ? — говорили одни.— Шляпа, котёнок... анекдот какой-то... Это в наше-то время! А как написано? Какие-то обрубки фраз...

Другим, наоборот, рассказ понравился, и манера писателя, простая, естественная, но своеобразная, тоже понравилась.

На следующее занятие кружка Носов принёс ещё рассказ.

Посмеялись. Покритиковали. Критики Носов не боялся.

А тех, кто совсем не принимал его рассказов, он даже будто жалел, что вот не дают они себе воли посмеяться, порадоваться. Почти на каждом собрании Носов читал новый рассказ. Сторонников становилось всё больше. Приходил Носов, и перед нами начинали бегать, озорничать, выдумывать что-то неугомонные, шустрые носовские ребята. Мы ждали их. Мы были им рады. Но споры продолжались.

— Сколько раз можно повторять одно и то же слово? Вот я подсчитала: на неполной странице десять раз слово «разговаривать». Ну, что это, товарищи?

— Но ведь это приём. Как вы но понимаете? Ребята купили телефон, а разговаривать не о чем, и остаётся только это слово «разговаривать».

— Но это неправдоподобно...

— Позвольте, — включается мелодичный голос Ады Артемьевны, — а вы прислушивались к детским разговорам? Они очень любят повторять одно и то же слово.

— Может быть, но у Носова это уже чересчур.

— А вы не думаете, что с некоего «чересчур» и начинается искусство?

— Ребята у него никак не обрисованы, мы не знаем, какой из себя Костя, какой Мишка, какой «я»? Чем они отличаются друг от друга?

— Чем отличаются? Мишка трусоват, но корчит из себя храброго, Костя ехида, любит подначивать, «я» — вполне ответственный товарищ, готов с топором на разбойников... И фотографии не надо — нос такой, глаза такие — каждый сам себе может их представить.

— В прозе должна быть поэзия. Вот ребята приехали в пионерлагерь. Где природа? Где пейзажи? «Вверху красные облака, внизу — наш самовар». И всё. Это поэзия?

— Как раз поэзия. Предельно кратко, ёмко передано настроение этого вечера.

Однажды, уже много позже, я была у Носова в гостях. Все стены его маленькой квартирки сплошь увешаны картинами. Оказывается, его жена художник, сын тоже рисует. А разве сам Николай Николаевич не художник?

«Если бы у меня были краски, — пишет Носов в рассказе «Тук-тук-тук!», — я бы тут же нарисовал картину: вверху красные облака, а внизу наш самовар. А от самовара поднимается дым прямо к облакам... Потом облака потухли и стали серые, как будто горы. Всё переменилось вокруг...»

Как передана тут весенняя необжитость этого вечера и состояние ребят. И хорошо, и грустно, и одиноко.

— У Носова, — говорит Ада Артемьевна, — поэзия жизни и простоты. Поэзия характеров. Да, его ребята ещё не герои, они и не могут пока быть героями. Но они — деятельные, изобретательные, справедливые. Это будущие герои, первооткрыватели, полезные, хорошие люди.

— И ребята у него и вообще люди — совершенно живые, ― добавил кто-то из кружковцев.

— У него даже шляпа живая,— засмеялась Ада Артемьевна.

— А как вы думаете, Ада Артемьевна, в чём секрет юмора Носова? Юмор у него какой-то неожиданный и всегда естественный.

— Трудно сказать... Но самое неожиданное предлагает всегда жизнь. В жизни очень много смешного, только мы не обращаем внимания. Посмеёмся и — мимо. А у Николая Николаевича ухо и глаз настроены на смешное. Он всё собирает в свою писательскую корзинку.

Кружковцы выступали в школе перед ребятами.

Носов вошёл на трибуну, расположился, не слишком-то возвышаясь над ней, и начал читать, как всегда, тихо.

В зале крикнули: «Громче!»

Носов посмотрел па ребят, переждал шум и продолжал читать тихо, но явственно.

— «Она живая. Кто живая — шляпа?..»

Ребята захихикали, и сразу стало тихо. Прослушали следующую фразу — и хохот.