Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Желание путешествовать пробуждалось у Субботиной с новой силой, когда появлялся подходящий повод, например, приближалось очередное солнечное затмение. А затмение, конечно, приближалось — 25 февраля 1952 г. Полная фаза затмения должна была наблюдаться в Африке, на Аравийском полуострове, а также на территории СССР: в Средней Азии (Ургенч) и в Алтайских горах (Горно-Алтайск, Саян) — места все неблизкие. Нина Михайловна понимала, что практической возможности для нее участвовать в наблюдении затмения нет, но желание от этого не пропадало. «Искренне жаль, что не могу так странствовать, как прежде, <…> поехать на затмение под Ашхабад (конечно самотеком), — писала она Тихову 18 декабря 1951 г. — Но — как устроиться наблюдать на какой-нибудь ж[елезно]д[орожной] станции? Жаль, что еще только в проекте горный санаторий для строителей Б. Т. К.: намечен он в зоне полного затмения, но пока там ни дорог, ни жилья — архаические аулы, где жители показывают „<…> коня Дюль-Дюль[1793], на к[ото]ром можно лететь на небо“»[1794]. Она искренне не понимала коллег-астрономов, состоявших на службе и хотя бы теоретически имевших возможность участвовать в экспедиции на затмение, но тем не менее не планировавших делать это. «Недавно встречалась на диспуте Чеботарева и на докладе о Науме Ильиче[1795] в Академии, со старыми астрономами. Узнала, что не едут на затмение ни Михайлов, ни даже Гневышев[1796]. Про Вас ничего не узнала. Куда едете и с кем?» — недоуменно спрашивала она. Вообще мысль о возможной «отставке» казалась ей совершенно чуждой, и она никак не могла понять и принять решение Н. М. Штауде о завершении научной карьеры: «Н[ина] М[ихайловна][1797] теперь в отставке? О чем очень жалею. Рано ей уходить от астрономии. Это ее сбил на геофизику Фесенков — и совсем зря: сколько сил ушло на диссертацию, а теперь не хватает на астрономическое исследование. Авось хоть переменными звездами займется? Как она устроилась в другой квартире? Были Вы у нее?» Уход «в отставку» ассоциировался у Н. М. Субботиной почти что с уходом из жизни. «Как мало остается нас, „старых могикан“ и как вспоминается веселый праздник Солнца, возглавляемый Н. А. Морозовым. И его давно нет…» — завершала она рассуждения о поступке Штауде[1798].

Конечно, организовать поездку на это затмение у Нины Михайловны не получилось, о чем она очень сожалела. Накануне события она писала Тихову, зная, что письмо дойдет до него уже «после»: «Письмо придет, когда выяснится уже наблюдения [солнечного] затмения на Монти и Чиили[1799]… Неужели Вы не соблазнились поехать хоть на 1–2 дня „посмотреть“? Мне вот страшно хотелось еще раз „взглянуть“ на этот замечательный момент в жизни земной природы, всякий раз неповторимый и своеобразный по деталям. Но денег у меня не было на поездку…»[1800]. И тут же вспоминала свое самое первое и, возможно, самое удачное затмение: «Не могу забыть замечательный прилив на Атлантическом Океане, в Бискайском заливе, 31 VIII 1905 г. — после затмения 30 VIII. Грандиозная картина прилива в 15 метров высоты и еще волны, взлетавшие на 3–4 метра, ударялись о скалы… А за час до того мы нежились на теплом сухом песке и воды нигде не виднелось — даже на горизонте… Через час же — картина взволнованного океана с флотилией парусных рыболовных судов!»[1801] И, оставаясь самой собой, тут же начинала рассуждать и высказывать вопросы и гипотезы: «Представляется, какие волны дает теперь Воздушный Океан, простирающийся над Кара Кумами, и как эти волны будут ударятся о скалы Копет Дага[1802], где вершины до 3 км. высоты? А м[ожет] б[ыть] обычные ветры северных румбов сменятся на Юго-Западные по ходу Лунной тени? А еще вопрос: какое воздействие это затмение окажет на подземную <…>[1803]?? Очень, очень интересно!»[1804]

В следующие два дня газеты были полны сообщениями о затмении. Нина Михайловна читала их со страстью, и, разумеется, кто-то из коллег немедленно прислал ей телеграмму о том, как прошло наблюдение. «Поздравляю с успешным наблюдением затмения 25.I! — писала она Тихову уже 27 февраля. — Полно газет; я получила из высокогорного аула Нухур в Копет Даге телеграмму (дошла через 1 ч[ас] 30 м[инут]!): „Наблюдали при хорошей видимости. Сняли карту. Письмом подробности“. Прислал это ак[адемик] Туркменской АН проф[ессор] Смирнов». И продолжала одновременно с радостью, грустью и вечно присущими ей оптимизмом и надеждой на будущее: «Радуюсь я за молодых. Вот когда можно пожалеть, что я не смогла набрать 4–5 тысяч для этой поездки!.. (Всю жизнь ездила самотеком — никого не затрудняла — в горы Кавказа, Крыма, Пиренеев). Оставался Копет Даг… Но и туда м[ожет] б[ыть] попаду на горную санаторию — когда ее построят — и буду наблюдать звезды в качестве метеоролога и астронома?? И разведу там сад синих, фиолетовых и голубых цветов?..» Заканчивая это письмо, Субботина указала, что место его написания Ленинград, «а не Ашхабад!», добавила она в скобках[1805].