Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра

«Вчера я посетил Императорский оперный театр с целью увидеть (или я должен сказать — услышать?) «Свадьбу Фигаро». В антракте возник разговор о новой работе герра Людвига ван Бетховена под названием «Победа Веллингтона при Виттории», но оказалось, что никто из присутствующих ее пока не слышал, несмотря на то, что ее исполняли в Друри-Лейн в феврале прошлого года. Кстати, здесь же я случайно встретил леди Хорнблауэр, сестру Веллингтона, под руку с весьма импозантным мужчиной, которого я принял было сперва за ее мужа, капитана лорда Х. из Королевского флота. Она только мельком поздоровалась со мной, однако я был удивлен, узнав после специального расследования, что ее провожатым был никто иной, как барон Франц Александр фон Неффер, офицер, как я понял, Венгерского кавалерийского полка. Среди дам он обладает славой известного сердцееда, а с мужем одной из них, фрау фон Х.-Б., он в прошлом году дрался на дуэли, однако ни одна из выпущенных пуль не достигла цели. Поскольку барон некоторое время назад вновь получил вызов от майора Павлоградского гусарского полка, его репутация представляется не в лучшем свете, и мне кажется, что наш посол хорошо бы сделал, если бы предупредил об этом леди Х. В тот же самый вечер я встретил полковника Херцена, который, насколько мне известно, служит адъютантом эрц-герцога Рудольфа… etc., etc».

Намек такого рода мог и не иметь под собой оснований, однако представляется, что после поспешного отъезда мужа Барбара недолго оставалась в одиночестве. Чем же еще мы можем объяснить столь долгое ее пребывание в Австрии, даже после отъезда Веллингтона? Ведь она приехала в Вену, чтобы стать хозяйкой его дома, а его отъезд должен был послужить для нее поводом вернуться к уединенной сельской жизни в Смоллбридже. Однако Барбара не сделала ничего в этом роде. Более того, она так и не увиделась с Горацио до сентября, когда они, наконец, встретились в Брюсселе. Конец же года Хорнблауэр провел в Смоллбридже, а Барбара — в Дублине, и трещина в их отношениях должна была уже стать заметной для их родственников и друзей.

Поскольку мы вынуждены судить обо всем с высоты прошедших времен, можно сделать вывод, что это был тяжелый период в жизни двух гордых людей, которым легко нанести сердечную рану, но которые долго не забывают обид.

Если бы Ричард был ребенком Барбары, он мог бы послужить связующим звеном между ними, но они были бездетной парой, и таковыми уже им было суждено остаться до конца жизни.

Путь, избранный Хорнблауэром для выхода из сложившейся ситуации, был для него типичным: он просто снова решил выйти в море. Его дела на семейном фронте шли не особо блестяще, пока он играл роль губернатора Гавра, изображал из себя дипломата в Париже или забавлялся приключениями в духе Робина Гуда под Нивернуа. Если бы он вернулся на шканцы, вновь ощутил соленые брызги на лице, он вновь стал бы самим собой — моряком и офицером. Даже после плавания, совершенного в мирное время, он бы вновь почувствовал себя чистым, готовым принять Барбару в свои объятия. Человек, которого она любила, был капитаном военно-морского флота, сходящим на берег с рассказами о пережитых приключениях и призовыми деньгами. Женщиной, которую он любил, была та, что ждала его на пирсе, счастливая оттого, что он цел и невредим, и радостная — если он получал повышение. Все было бы хорошо, если бы они могли восстановить эту старую связь — моряка и его девушки. Если таковы были его мысли — а они должны были быть такими — Хорнблауэр вновь должен был быть раздражен тем, что война закончилась. Она завершилась, когда он был на суше — дурак в окружении глупцов. Теперь он мог уже вообще никогда в жизни не получить командования на море.