После обильного обеда и возлияний гости, пошатываясь, расселись по роскошным машинам, и выспавшиеся водители повезли их по домам. Мы с Кодво поднялись в одну из спален второго этажа, он надел презерватив и взял меня, почти рыча от наслаждения, что всякий раз ужасно меня поражало, ведь я ничего подобного не испытывала. Потом Аддисон заснул мертвым сном, и ничто не могло его потревожить. Я оделась и ушла на первый этаж, где охранники салютовали мне по-военному. Потом один из них взял факел и в полной темноте проводил до моего бунгало. В окнах некоторых домов по соседству еще горел свет. Я села на галерее и задумалась. Неужели я покинула Гвинею и сорвала с места детей, чтобы вести такую жизнь? В материальном плане у меня было все. В холодильнике полно разной дичи, которую так вкусно готовит Адиза, свежей и копченой рыбы, но как быть с интеллектуальной стороной? У меня нет друзей, общаюсь я с одним-единственным коллегой, тоголезским беженцем господином Теода, таким нежным и застенчивым, что все недоумевают: как он мог возглавлять оппозиционную партию и выдержать пытки в тюрьме? Я спрашивала себя, уж не правы ли интеллектуалы Аккры, не стоит ли держаться как можно дальше от всего, что называется нкрумаизмом, то есть от панафриканской социалистической теории? Я чувствовала голод. Голодали сердце и тело. Кодво Аддисон ни в чем меня не удовлетворял. Осознание посредственности жизни подрывало мою отвагу, а она была ох как нужна! Я совершенствовала английский и продолжала приобщаться к культуре англофонной Африки, погрузилась в чтение пьес Воле Шойинка, насладилась очень разным по стилю творчеством писателей, обличающих колониализм: дебютом нигерийского писателя Чинуа Ачебе «И пришло разрушение…» (1958) и романом «Джагуа Нана» (1961) еще одного нигерийца Киприана Эквенси. Больше всего меня мучил простой, казалось бы, вопрос: нашла ли я то, что искала? Одно было ясно – я восприняла простую истину, о которой мало кто задумывался всерьез: Африка – это континент. Он состоит из множества стран, то есть разных цивилизаций и обществ. Гана не похожа на Гвинею. Кваме Нкрума пытается модернизировать традиционную Гану, рискует покуситься на то, что народ считает священными элементами своей культуры. Не убьют ли перемены душу страны? Мне было известно о стычке Кваме Нкрумы с Джозефом Кваме Кьеретви Боакье Данкуа[134], который происходил из некогда правившей королевской династии Офори Панин Фи, и ныне одной из самых влиятельных семей в ганской политике, которой Кваме завидовал. Данкуа стал первым африканцем – доктором права в Лондонском университете. Многие именно его видели первым президентом независимого Золотого Берега. Увы, он был сторонником элитизма в системе управления государством, не смог противостоять харизме популиста Нкрумы и проиграл ему президентские выборы 1960 года. Вскоре после того как я приехала в Гану, в январе 1964-го его бросили в застенок, где он перенес инфаркт и умер в страшных муках четвертого февраля 1965 года.
Я росла над собой, становилась зрелым человеком во многом из-за одинокой жизни, привычки к чтению, склонности к размышлениям и встречам в Виннебе с высокопоставленными политиками. Я уже не была уверена, что поняла Гвинею. В чем на самом деле состояли истинные устремления Секу Туре? Почему он не сумел осуществить революцию?
Два раза в месяц, на уик-энд, я оставляла детей на верную Адизу и отправлялась в Аккру. Страхи улетучились, я влюбилась в вождение, «Триумф» был очень быстрой гоночной машиной, и я колесила по дорогам на адской скорости. Не вдаваясь в банальную психологию, скажу, что замещала таким образом давившие на меня ограничения и обретала свободу. Водители встречных машин сворачивали на обочину и выкрикивали мне вслед проклятья. Деревья, поля и дома проносились мимо, я на короткий миг чувствовала себя всемогущей, богоравной. В доме Жену меня всегда ждали стол и кров.
Они не скрывали своих сомнений и недовольства: «Общество виннебских шишек вам не на пользу! – замечал Роже. – Выглядите все печальнее…»
Роже презирал клику из Виннебы и часто говорил, качая головой: «Бедный Нкрума! Никто не собирается ни развивать, ни модернизировать Африку! В его идеологическом институте только и делают, что закатывают кутежи и предаются свальному греху!»
– Тебе нужен возлюбленный! – перебивала его Джин.
Само собой разумеется, я ничего не рассказывала им об отношениях с Кодво Аддисоном просто потому, что говорить было не о чем. Эта связь ничего для меня не значила.
«Две смерти в доме – третьей не избежать»