Жизнь как она есть

Как это ни странно, несправедливое преследование заставило меня стряхнуть апатию. Англия – не Гана, где все дозволено. Со времен Великой хартии вольностей, составленной в июне 1215 года, страна вооружилась законами, защищающими ее граждан. Я наняла адвоката, и он уладил дело, уступить пришлось только с занавесками – на моих окнах появились бордовые шторы из элитного универмага «Селфриджес». Меня оставили в покое, но относились, как к прокаженной. Никто не здоровался, стоило мне войти в лифт, и на лицах появлялось презрительно-высокомерное выражение. Мой почтовый ящик несколько раз уродовали, его содержимое рвали и разбрасывали по полу. Добавьте сюда отвратительное отношение к детям в школе, и все поймете.

«Никто не хочет сидеть рядом с нами!»

«Они говорят, что от нас воняет!»

«Нас обзывают макаками!»

Лейла заходилась криком, как только мы утром покидали квартиру, и не умолкала всю дорогу до Хайгейт-парка.

Жизнь совсем не хороша – слава богу, что есть работа! Я всегда ненавидела преподавание, а сейчас впервые получала удовольствие от того, что я делаю. Альфонс Алле – французский журналист, эксцентричный писатель и черный юморист – утверждал: «Журналистика всесильна – при условии, что ты сумеешь с ней совладать».

Программы Би-би-си создавались опытными африканскими журналистами, в том числе Жозефом Сане из Сенегала и Франсуа Итуа из Камеруна. Мы должны были заинтересовать слушателей некоторыми элементами культурной жизни Англии. Выбор у нас имелся, ведь свингующий Лондон[150] был прибежищем для творцов всех цветов кожи и национальностей. Это был мой первый контакт с «культурным разнообразием» (тогда его так еще не называли). Я брала интервью у южноафриканских романистов и поэтов, в том числе у самых талантливых Алекса Ла Гумы[151] и Денниса Брутуса[152], провела восхитительный вечер с нигерийским драматургом, писателем и поэтом Акинванде Воле Бабатунде Шойинкой, чьи пьесы были мне известны. Мы подружились и позже радовались каждой новой встрече, много общались, когда я преподавала в Гарварде. Мы родились в один год и решили называть друг друга «брат» и «сестра». Волна рэгги готовилась обрушиться на мир и прозвучать в переполненных концертных залах Сохо. На приемах Уолтера и Дороти, этих космополитичных хэппенингах, встречались индийские карикатуристы, японские танцоры, индонезийские мастера батика. Ян Кэрью, гайанский романист, тоже жил в Гане, но там мы не встречались, а в Лондоне все бурно обсуждали его роман «Москва – не моя Мекка» (1964). Автор произносил страстные речи в стиле Амилкара Кабрала.

«Выражение африканский социализм есть нонсенс! – вещал он в кружке скептиков. – Социализм – это очень конкретная политическая конструкция, имеющая целью уничтожение привилегий и создание бесклассового общества. Традиционная Африка веками базировалась на кастовой системе социального расслоения и неравенстве между богатыми и бедными». В сентябре я записалась в Лондонский университет на два курса, посвященных Африке: первый – по истории колониализма, второй – по социологии развития. И тот и другой оказались одинаково скучными. Лекции читали звездные профессора (в Гвинее обоих заклеймили как контрреволюционеров!), но Африка в их изложении казалась чем-то неживым, инертным, вязкой массой, которую каждый лепил как хотел. Тогда же я впервые услышала жарко обсуждаемую во Франции теорию, по которой рабовладельцы-арабы причинили Африке гораздо больше вреда, чем европейцы. Разочаровавшись в университете, я попробовала записаться в Лондонскую школу экономики и политических наук, но из-за недостаточного уровня образования смогла стать только вольнослушательницей кафедры «Развивающиеся страны». Как ни странно, зачастую сухие, но основанные на цифрах и статистических данных лекции полнее помогали мне в поиске истины. Я горько сожалела, что обречена на «немоту» и не имею права представлять свои сообщения на всеобщее обсуждение. Мне ужасно хотелось прослушать курс «Английская литература», но здравый смысл возобладал, я поняла, что и без того плотное расписание не позволяет даже помыслить об этом.