Жизнь капитана Моррисона

В Париже его называли «капитан Моризон» на французский лад, или просто Моризон. У него было много знакомых из самых разных кругов общества, из разных стран и разных возрастов. Когда он собирал гостей у себя дома, то словно и не был хозяином своего вечера. Ему удавалось направлять беседу в необычное русло лишь несколькими фразами, сказанными на ходу, во время открытия очередной бутылки бургундского или с сигаретой в зубах по пути на балкон. Но все знали, что в какой-то момент, он скажет что-то безумное и волшебное, но никто не знал, когда это произойдет. Все находились в ожидании, сами того не осознавая. Я как-то спросила, понимает ли он это или нет. Он не ответил прямо, но именно тогда сказал, что ожидание, любое ожидание ценно. И в тот день я научилась ждать.

Ожидание развеяло паутину одиночества, которой была окутана моя жизнь. Поначалу я ждала писем от любимого человека. Это было ожидание с привкусом девятнадцатого века. Ожидание, которое обычно описывается в романах длинными стройными предложениями со множеством эпитетов. Ожидание, похожее на глоток красного вина и на музыку Нино Ротa. Только я получала не письма в хрустящих конвертах, а всего лишь электронные тексты, которые, впрочем, не уступали рукописным в своей поэтичности. Вместо ящика деревянного бюро их пристанищем стала папка с входящими сообщениями. Но через какое-то время, письма перестали приходить, потому что даже для них граница между Россией и Францией стала непреодолимой. Я тогда думала, что одновременно с ожиданием иссякла выразительность окружающего меня мира. Все потускнело и словно остановилось. Но Моррисон сказал, что нужно продолжать ждать. Человек может искать, действовать, ошибаться, совершать поступки и продолжать ждать. Ждать встречу со своими людьми, ждать перемен или наоборот какой-то стабильности. Единственное, чего человек сделать не может, так это стоять на месте. Пауза – это то, что создано искусственно, это полное отсутствие движения, тогда как мир двигается всегда, даже когда человек стоит на месте. Я наполнила свое ожидание книгами, фильмами и кофе, отказавшись от встреч ненужных и бессмысленных. И это было самым настоящим ожиданием, которое трансформировало время в надежду. А любая трансформация – это волшебство. И оно постепенно проникало в мою жизнь.

Эти три компонента – книги, кофе и кино – тоже присутствовали в жизни Моррисона. Особенно кофе. Моррисон пил только черный кофе. Он не хотел смягчать сахаром или молоком его горечь, потому что именно она давала ему ощущение эйфории. Моррисон шутил, что не доверяет людям, которые не пьют кофе. У него вообще было много критериев, по которым он выбирал людей, но ни один даже из его самых близких друзей не соответствовал хотя бы одному. Кофе был той необходимой темнотой, которая приближала Моррисона к свету. Ведь именно темное, а не светлое, тяжелое, а не легкое, сложное, а не простое становятся причиной или отправной точкой для чего-то поистине важного.

Для Моррисона отправной точкой стала война. Он только начал задаваться вопросом что такое жизнь, когда, ворвавшись, война поставила вопрос о смерти. Война всегда незримо присутствовала рядом с Моррисоном во время его застольных бесед с друзьями, когда он говорил о ней или молчал о ней. Война заложила в нем все необходимые сомнения и стала его проводником и черным талисманом. Любая война страшна – Мировая или та, в которой участвовал Моррисон, за острова¹, – страшна своей бессмысленностью по отношению к человеческой жизни. И из его уст это звучало особенно пронизывающе.

Моррисон прошел войну, но никогда не называл себя военным. Он избегал всякой самоидентификации и не ограничивал себя одной профессией или одним занятием. Приставка «капитан», оставшаяся с тех времен, была скорее некоей метафорой или ширмой от лишних расспросов. Моррисон не хотел делать военную карьеру, хотя обладал необходимой для того харизмой. У него вообще никогда не было определенной цели. Он не считал, что жизнь – это длинная прямая дорога вперед. Он представлял ее скорее клубком тропинок с бесконечным множеством развилок. Он говорил, что вся прелесть жизненного пути состоит в его бесчисленных поворотах и постоянном выборе направления. Даже выбирать можно по-разному: разумно или слепо, по наитию или по настроению, из-за любви или отчаяния. Человек может даже двигаться сразу в нескольких направлениях, задерживаясь на перекрестках или возвращаясь назад. И движение вперед не всегда может быть самым лучшим ориентиром. Да и как понять, что такое – движение вперед – на этой местности, где стороны света и полюсы не были константами. Найти дорогу назад подчас бывает легче. Сам Моррисон часто шел в обратном направлении.