Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Лодию тем временем вытащили на сухое место. Рыбаки, достав из кустов заранее припрятанные колоды, начали перевалку суденышка на противоположную сторону перешейка, водораздела двух рек. Продолжалось это совсем недолго, но тут всех ожидал неприятный сюрприз. Действительно, с другой стороны водораздела, как и обещал Хромой Ждан, в зародыше подземного ключа начинался поначалу мелкий, а затем глубоководный приток Тясмина, несущий воды в противоположную от Шполки сторону. По оба берега водоема стояла невысокая трава, образуя приятный взору зеленый луг, которым в иной раз не грех бы и полюбоваться. В другое время, но не сейчас, когда по этому «приятному лужку» запросто могли прорваться к реке конные лучники. В довершении ко всему кое-где поднимались пусть чахлые, но сосенки. А эти деревья, всем известно, предпочитают не болото, а сухой песок.

Подтверждая худшие опасения трибуна, вдалеке раздался глухой топот копыт. Даже земля под ногами дрогнула. Первое, что ощутил Германик, – шерсть на загривке Цербера поднялась дыбом. Второе, что он услышал, – визг и гиканье пока еще невидимых всадников. Мгновение – и слева на горизонте появились сарматы. Варваров было не меньше сотни, летели они лавой, на скаку перестраиваясь полумесяцем, чтобы, охватив неприятеля, отрезать возможность отступления.

Трибун хотел отдать команду к последнему бою, но остановился. Его поразила воистину идиллическая сценка. Опустив громадный лук, Калеб, его лучший стрелок, бережно поддерживая своего нового друга Хромого Ждана, помогал тому поудобнее устроиться на березовом пне. Мгновение спустя на корточки возле анта опустился и сам лучник. Как ни в чем не бывало, словно зрители в начале забега на Большом ипподроме, оба с интересом уставились на ревущую кавалерийскую лаву. Скоро причина спокойствия бойцов стала очевидной и самому командиру.

Когда первый десяток сарматов, на резвых лошадях опередив остальных, что неминуемо при кавалерийской атаке, буквально влетел на зеленый луг, начинавшийся в четырех сотнях шагов от берега речки, кони провалились в черную трясину по грудь.

Изумрудно-зеленая трава покрывала смертельную ловушку, и теперь, вместо безмятежной картины мира и спокойствия, на «лугу» образовались грязно-коричнево-черные проплешины, в которых бились люди и лошади. На своих передовых налетели задние ряды кавалерийской лавы, из глубины строя не разглядев, что происходит. Еще с десяток всадников попались в ловушку. Этих уже попытались спасти соплеменники, чудом остановив разгоряченных лошадей.

Трибун увидел, как сарматские конники, спешившись, лихорадочно срывали притороченные к седлам веревки, приготовленные для связывания пленных римлян, и забрасывали их в болото. Вон один даже изловчился набросить петлю на высунувшуюся из темной грязи руку товарища. За конец веревки сразу же ухватились другие сарматы, поспешившие на помощь, лихорадочно потащили ее на себя.

Веревка оборвалась. Гребцы лодии дружно заржали и зааплодировали. Нечто подобное трибун наблюдал на все том же Большом ипподроме, когда квадрига возницы-неудачника, не вписавшись в поворот, в щепки разбивалась о статую медного варварского идола, доставленного в столицу из другого конца Ойкумены. Но только там, на ипподроме, тело возницы, высоко взлетев, падало под колеса бешено мчавшихся колесниц, превращаясь в кусок мяса, а здесь всадников молча и жадно поглощала темная пучина. Громче всех кричали захлебывавшиеся в воде лошади.

Не менее десятка сарматских конников сгубило черное болото на Перевалке. Убедившись, что спасать уже некого, оставшиеся развернулись и понуро двинулись обратно, суеверно не оглядываясь на место гибели товарищей.

Впрочем, возле самой кромки взбаламученной лихой воды остался один из атакующих. Явно не простой конник. Лучи утреннего солнца осветили блестящие латы. Оттуда солнечные зайчики мигом запрыгнули на щит Константина Германика.

– Трибун, не узнаешь? Это же Атаульф, твой знакомый гот из Ольвии, – сдавленно пробормотал за спиной командира Эллий Аттик.

Теперь уже и Германик, чье зрение периодически ухудшалось после удара по шлему согдийской булавой, рассмотрел неприятеля.

У Атаульфа со зрением было все в порядке. Убедившись, что трибун Галльского легиона его видит, готский офицер вскинул руку в римском приветствии. Затем легко вскочил на коня и ускакал в степь.

Глава ХLI Легенды Юрьевой горы

Лодия бодро шла уже по течению реки. Иннокентий даже распорядился поставить парус, чтобы дать передых гребцам. Развернули полотнище, которое сразу наполнил свежий ветер. Все повеселели, причины для радости были ясны, как этот день. Готов – отбили, сарматов – проучили, впереди – малость пути до могучего Борисфена, где иногда и берега не видать. Какие уж там засады!