Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Ждан неожиданно захихикал. Ему самому было неловко: по всему выходило так, что он насмехается над римлянином. Но он не мог остановиться и продолжал тихо смеяться.

Трибун с недоумением посмотрел на него и недовольно произнес:

– Не вижу причин для смеха. Что я такого сказал?

Охотник наконец успокоился.

– Прости, трибун. Ты, сказал, что слово «Домна» мелодично и приятно. Еще бы! На старом антском оно означает женское лоно. А если быть совсем точным, то самое желанное для мужчины женское место.

Тут уже и офицер скупо усмехнулся.

– Принеси вина, – бросил Аттику. – Мы с охотником выпьем… за домну!

Вино из италийских виноградников показалось Ждану сладким и слабым, а вот антское пиво или свежая брага, по его мнению, «шибает, как лось копытом». Трибун попенял ему на грубость нравов и послал Аттика за крепким медом, которым их снабдил «на дорожку» Радагаст.

Ант, лихо осушив половину большой глиняной кружки, покраснел и разговорился. По просьбе римского офицера, не терявшего контроль над собой, стал рассказывать все, что знал о Домне, что видел на «большой воде» и объяснял, как справиться с угрозами громадного болота вблизи одного из берегов Домны. Особое внимание уделил крепости на Юрьевой горе.

– Начать следует с того, – важно заявил Хромой Ждан, под воздействием винных паров представив себя снова видной персоной во дворце Божа, – начать надо с того, что на горе этой, высокой и крутой, селились неизвестные нам люди еще задолго до антов. Мы только подсыпали старую земляную насыпь, заменили истлевшую от времени длинную деревянную лестницу, ведущую от воды до ворот городища. Честно скажу, я даже не знаю, кто дал название укреплению. Анты почитают Юрия – весенним утренним солнцем. Уже в полдень Юрий «взрослеет», становясь привычным для нас Ярилом. Утром Юрий-солнце, встает, оторвавшись от жаркого влажного лона Домны. Вечером он поспешает туда же, во мрак и теплоту воды, чтобы отдохнуть перед новым днем. Антские девушки ранней весной отмечают праздник Юрия-солнца, плетут венки из первых желтых цветов, пускают их в Домну, обручая солнце и воду.

– Но это – сейчас, а что все-таки было до антов раньше? Кто здесь жил? – спросил трибун, под влиянием своего старшего товарища Аммиана Марцеллина пристрастившийся к истории.

– Да Перун и тот, наверное, не знает, – пожал плечами Хромой Ждан.

– Точно, не знает, – подтвердил Константин Германик. – Ведь если не было антов, то не было и Перуна, естественно. У народа, который обитал здесь ранее, наверняка были свои боги.

Ждан, не привыкший к историческим дебатам, заскучал. А тут еще невесть откуда взялся проныра Эллий Аттик, охочий до всяких дискуссий.

– Позволь мне слово сказать, – взмолился грек, обращаясь к трибуну. Тот только вздохнул: «куда от тебя деться!», но кивнул в знак согласия.

– А ведь если из памяти исчез целый народ, построивший громадные городища-крепости, то почему не могут исчезнуть сами анты? – с невинным видом спровоцировал Ждана-охотника бывший актер.

Хромой Ждан в негодовании воззрился на гречонка и решительно возразил:

– Ты или дурак, или под дудку готов пляшешь! Как могут исчезнуть анты? Ты еще скажи, что туры исчезнут! Анты – вечны, как и князь наш, солнцеликий Бож!

– Ну да, конечно, – пробормотал грек, решив, что его могут и побить за оскорбление антского величия. Однако, убедившись, что Константин Германик, главный на лодии, слушает его с пониманием, он осмелел и артистично молвил, адресуя ремарку больше римскому трибуну, чем варвару:

– Неужели вы думаете, что вы – последние, кто живет на этой земле?!

Командир понял его правильно и ответил коротко: Litteras criptamanet.

– Да, – задумчиво согласился тот. – «Написанное остается». Поэтому и Рим, и Афины – вечны. Неизвестный же народ не имел письменности, поэтому и сгинул во тьме времен.

Все сказанное Аттиком вполне можно было адресовать антам. Хорошо, что Ждан не владел латынью и не понял двусмысленный диалог римлянина с греком.

В свою очередь Константин Германик, не желая провоцировать союзника, пригрозил актеру:

– Тут тебе не платоновская Академия. Будешь умничать, скормлю ракам!

– Sapienti sat, – покорно вздохнул Эллий Аттик. – Умному – достаточно.

Трибун милостиво принял раскаяние и воззрился на левый берег. Именно этот берег, поросший хвойными и лиственными перелесками, кручи которого нависали над нешироким Тясмином, и представлял реальную угрозу. Засады можно было ждать в любой момент, даже несмотря на уверения охотника Ждана о том, что «сарматам придется долго обходить болота, которых нам отсюда не видно, но они – есть! Вдобавок, местности не знают ни степняки, ни готы. Мы оторвались на полдня, по крайней мере!»

Лодия действительно быстро шла по течению, гонимая вдобавок сильным вечерним ветром.

Наконец впереди на горизонте показалась исполинская темная возвышенность.

– Юрьева гора! – показав в том направлении, прокричал Ждан с передней части суденышка, одновременно жестом просигнализировал Иннокентию: «Поворот налево!»