Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Тем временем Лют-Василиус, разминая затекшие ноги, с достоинством ответил:

– Нет, конечно, трибун. Там, откуда я родом, говорят на сходном языке, но все же достаточно отличном от антского наречия.

– А откуда ты родом? – любопытный Аттик опередил вопрос Германика.

Лют-Василиус на мгновение задумался. Видно было, что он колеблется: стоит ли впускать чужестранца, да еще в присутствии болтливого грека, в свою жизнь?

– Я тебе меч вручил, – напомнил командир. – Ты теперь не простой гребец, но состоишь в моем личном отряде. А про своих солдат я должен знать все.

– Будь по-твоему, – решился Лют-Василиус. – Коль ты считаешь нужным, я расскажу тебе о своих злоключениях: от рождения на далеком озере Нобель до сегодняшнего утра.

Злоключения, как несколько опрометчиво охарактеризовал Лют-Василиус свою биографию, были воистину любопытными.

Родился Лют на острове, на озере со странным названием Нобель.

– Клянусь, трибун, никто до сих пор не знает-ведает, откуда пошло это давнее прозвище нашего края.

– Чего тут не знать? – как всегда без разрешения встрял бывший лицедей. – Название кельтское, старинное.

– Кельты – суть галлы, – кивнул в знак согласия Константин Германик. – Народ буйный и очень кровожадный. Причинили массу неудобств Империи. С ними только блестящий Юлий Цезарь справился, да и то с трудом.

– Возможно, – согласился Лют-Василиус. – Уже позже, в Константинополе, когда меня продали в рабство, милосердный хозяин рассказывал о галлах, но я, честное слово, не думаю, что мой род имеет с ними связь. Нет, тут другое. Наш народ, а он, по слухам, очень велик числом и землями, поклоняется волку.

– А почему не крокодилу? – снова встрял Эллий Аттик.

Лют-Василиус, бросив злой взгляд на ехидного грека, обратился к трибуну:

– Если этот грамотей будет меня перебивать, мы до утра не закончим.

– Заткнись, – ласково посоветовал тот греку. – Ты в этой драме зритель, не актер. Уймись.

Аттик, сообразив, что действительно не стоит изображать из себя всезнайку, с сожалением кивнул.

Дальше монолог Люта-Василиуса проистекал уже спокойно и мощно, подобно течению Гипаниса, большой реки.

Оказалось, что маленький осколок большого народа лютичей, обосновавшийся на острове посреди озера Нобель, промышлял речным пиратством, используя небольшие быстроходные лодки. Грабили караваны купцов, которые спускались к озеру с севера, чтобы потом, снова перейдя в реку Припеть, доплыть до Самбатаса. Правил родом старейшина, опытный воин именем Любый. В бою – Люб.

– Купцы бывали разные. Случалось, что больших речных судов насчитывалось несколько десятков, – вспоминал Лют-Василиус. – Их сопровождали северяне, закованные в сталь. Этих мы пропускали. Но иногда нам везло. Охраны было немного, и воины-люты внезапно атаковали огромные лодии, чтобы взять добычу и мигом отойти.

По словам Люта-Василиуса, его род жил исключительно подобным промыслом. Более того, бывало, что захваченную добычу дешево продавали следующему каравану. Если удавалось добыть суцин-янтарь, тогда сами сплавлялись по реке с названием Припеть к устью Горыни, где продавали награбленный товар в горынской римской фактории. Не желая вдаваться в подробности, купцы по дешевке покупали все, что осталось от их менее удачливых предшественников.

Боги большого озера, однако, были капризны и коварны. Особенно в студеные зимы, когда вода промерзала, а лед едва выдерживал полные сани с лошадью и наездником. Ночью что-то или кто-то на Нобеле стонал, скрипел, ворочался, да так что в жилах стыла кровь. Лютич, иногда осмеливавшийся выйти по нужде, в десятке шагов от берега пропадал бесследно. Старики говорили, что их утаскивали в полынью души загубленных купцов.

– Раз в год лютичи надевали волчьи шкуры, чтобы отпугнуть призраков, – сознался рассказчик. – Выли по-волчьи на луну, клацали зубами так, что самим становилось страшно.

По словам Люта-Василиуса, пиратский промысел пришелся ему не по душе. Презрев законы рода, он пристал к большому купеческому каравану, на который не осмелились напасть соотечественники. С ним – несколько товарищей, пожелавших увидеть белый свет, уплыли подальше от зимы.

– Дней больше десяти мы шли водой по Припети до Самбатаса, – продолжил Лют-Василиус. – Думали спуститься вниз по Борисфену или по рекам через Гипанис к Белому, Греческому морю, именуемому иногда Черным, хотя я не понимаю, почему оно – Черное. Скорее, все-таки Белое, греки были правы. Видно, заметили, как встает белая дымка с белыми облаками рано утром над громадной водой.

Мы все мечтали переплыть море и наняться в римское войско. Однако судьба распорядилась иначе. По пути караван купцов перехватили анты. Ничего не взяли. Их князь, великий Бож, предложил нам следовать за ним, посулив большую добычу и удачу в войне с готами.

Я с товарищами согласился и дрался на стороне антов около двух лет. Не буду описывать наши походы. Холодно, голодно. Конница готов всегда атаковала одинаково, справа. В левой руке – щит, в правой – копье. Если доскачет до тебя, ты – труп.