Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Селение антов, в котором тот проживал, находится далеко отсюда. Жители разводили скот, выращивали просо и жито. Мужчины занимались охотой, выделывали шкуры. Спускались вниз по местной речушке к Гипанису, предлагая свой товар проплывавшим купцам. Но около года назад поселок обезлюдел, когда местный князь, по имени Бож, приказал всем мужчинам от четырнадцати и старше идти на войну с готами. Шемяке, кажется, исполнилось тринадцать, но мать все же поспешила спрятать сына. Солдаты Божа быстро нашли мальчишку. И хотя на войну не взяли, но мать в назидание соседям повесили на ближайшей березе. Забрали общественный скот и часть запасов зерна.

Без мужчин селение быстро захирело, остатки зерна закончились. Трех девочек, ушедших в степь собирать съедобные корни, захватили хунны. Чтобы не привлекать внимания их разведчиков, уже повадившихся заходить из степи в лес, местные бабы договорились между собой не разжигать огонь для приготовления пищи. Впрочем, и еды давно не было. Питались грибами, лесными яблоками, орехами. Кто-то попытался съесть сырого ежа, но умер от резей в животе. Начался голод.

Шемяка как-то тайком, изловив в реке рыбу, хотел сварить ее на небольшом костерке. Разъяренные женщины его избили, а затем, голодные до мужчин, привязав к воротам юношу, долго насиловали. С трудом освободившись от веревок, он ночью бежал к реке, где в укромном месте спрятал свою самодельную лодочку.

– Что собираешься с ним сделать, командир? – Лицо Люта-Василиуса искривилось, как от зубной боли. – Бросим его здесь подыхать или…

– Или… – Трибун Константин Германик с сомнением посмотрел на оборванца. – Где Аммоний? Где этот трус? Снова спрятался?!

Из темноты, из ближайших кустов несмело вышел египтянин.

– Прости, трибун. Как только заваруха начинается, у меня всегда живот прихватывает.

– Посрать успеешь, – нетерпеливо перебил его офицер. – Тебе еще один гребец нужен?

Египтянин, мигом сообразив, что опасность миновала, деловито осмотрел Шемяку, сначала полапав его предплечье, потом заставил вытянуть длинные руки, открыть рот и показать зубы. Мальчишка покорно вертелся, выполняя приказы капитана, который бесцеремонно отдавал их вполне понятными жестами.

– Ты ему еще в задницу загляни, – посоветовал Германик. – Берем в команду или – нет?

Аммоний потер нос:

– Зубы плохие, но руки сильные. Пусть посидит сменщиком на банке до поры до времени. В дороге ведь как: все может случиться. У меня в прошлом торговом переходе сразу два гребца откинулись, померли в одночасье. А живы все будут, продадим мальчишку в рабство уже в Самбатасе.

– Быстро ты записал его в рабы, – неожиданно встрял в разговор грек Эллий Аттик. – А ведь это – трофей трибуна.

Константин Германик только махнул рукой:

– Пусть остается, там видно будет.

С первыми лучами солнца гребцы дружно столкнули речное суденышко на большую воду Гипаниса. Поплыли дальше.

Глава ХVIII История Люта-Василиуса

Берега реки вновь причудливо преобразились. Показались гранитные скалы, которые поначалу нерешительно, потом все настойчивее стискивали реку, не позволяя Гипанису вольно разлиться. Утесы то грозно нависали над водой, то заходили прямо в реку, поэтому приходилось все время лавировать, избегая столкновения и одновременно борясь с усилившимся встречным течением.

Странно, но даже на камнях росли сосны, а там, где скалы неохотно расступались, вновь открывалась бескрайняя степь, где вовсю стрекотали кузнечики. Да так громко, что перебивали громкую ругань гребцов и нервные возгласы капитана Аммония, вынужденного то и дело менять курс, чтобы избежать столкновения со страшными каменными пальцами, внезапно возникавшими посреди Гипаниса.

Трибуна укачало, и, не желая показывать свою слабость перед подчиненными, он решил отвлечься. Призвал Люта-Василиуса, сидевшего на банке:

– Иди сюда, поговорить надо. А тебя пусть новичок сменит. Заодно проверим, как долго он грести может.

Лют с готовностью передал свое весло Шемяке. Тот бодро его схватил и, усевшись на банку, поначалу неуверенно, а затем все более смело начал грести, подстраиваясь под сотоварищей.

Аммоний настороженно наблюдал за этой перипетией и, убедившись, что все прошло нормально, новичок быстро освоился, снова принялся орать на гребцов, заставляя их то и дело поворачивать лодию.

– Там, откуда ты родом, тоже говорят на антском наречии? – полюбопытствовал Германик, приглашая к разговору Люта-Василиуса. – Я отчего спрашиваю: уж больно ловко ты допросил вчера нашего…

Римский офицер запнулся, не зная, как назвать Шемяку: «Пленником смешно, мальчишка добровольно явился. Да и какой из нищего рыбака пленник?! Рабом – тоже не стоит. Не уподобляться же, в конце концов, барыге Аммонию, который готов продать все и вся».

– …нового гребца, – вкрадчиво подсказал Эллий Аттик. Хитрый лицедей был тут как тут. Чтобы отвести подозрения, будто он нарочно подоспел к началу интересного рассказа, грек принялся усиленно чесать за ухом молосского дога. Тот совсем по-щенячьему благодарно тявкнул и с готовностью подставил второе ухо.