Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– Дело в том, что, когда Поликрат расстался со своей игрушкой, он вернулся во дворец и с горя запил. Ну, я не совсем уверен, что запил, но, согласись, что оставалось делать полуварвару, возомнившему себя истинным греком? Очухался Поликрат через несколько дней. Как раз вовремя. Офицер стражи доложил, что возле ворот дворца стоит какой-то рыбак со здоровенной рыбиной в руках, желает принести улов в дар царю.

Поликрат, умилившись от того, как его любит собственный народ, велел рыбину приготовить и подать на обед. Пригласив, кстати, на пиршество и рыбака. Ничего не могу добавить к этому, трибун, но, судя по всему, наш тиран с похмелья стал республиканцем, – констатировал Эллий Аттик и продолжил: – Так вот. Когда рыбу распотрошили, оказалось, что повара нашли в ее брюхе тот самый перстень, который Поликрат сгоряча бросил в море. О чем царю сразу же и доложили. Поликрату ничего не оставалось, как надеть перстень опять на палец. Мораль сей басни такова. – Аттик склонился в полупоклоне. – От судьбы не уйдешь, как не выябы…ся.

– А что стало с самим Поликратом? – с интересом спросил Константин Германик, приятно пораженный образностью театральной морали.

Грек развел руками и суеверно сплюнул в воду:

– Распяли, как раба безродного, на кресте. Каждому – свое предназначение. Кстати, его приятеля, завистливого египтянина Амасиса, тоже скоро персы прикончили. Туда ему и дорога, нильскому крокодилу!

Размышляя о беспощадной судьбе-фатуме, трибун не заметил, как встало солнце.

Глава ХVII Шемяка-кожемяка

Как и предполагал египтянин Аммоний, путешествие по лиману закончилось на четвертый день плавания. Пошли вверх против течения по Гипанису, широководной щедрой реке. Сменился и цвет берега. Вместо зелено-желтой степной скуки явились приветливые юные весной дубовые рощицы. Сначала их было немного, они отстояли друг от друга на полет стрелы. Но уже скоро, по ходу корабля, рощи как бы сами собой сблизились, образовав сплошную зеленую стену.

Капитан Аммоний, недоверчиво глядя на берег, громко дышал носом. Ему было явно не по себе. Проживший детство в пустыне, а последующий отрезок жизни в море, египтянин инстинктивно остерегался леса.

Другой дело Константин Германик! Рожденный в Британии, он успел до переезда родителей в африканский гарнизон пропитаться запахом ели, шишек, хвои, прохладной стоячей воды. Стоило подуть ветру с берега, как трибун буквально вскинулся, бередя душу воспоминаниями: о ярком костре, разожженном его отцом посреди военного лагеря на Пасху; о красных накидках легионеров, патрулировавших Троянов вал; о бельчонке, которого принес ему солдат-ветеран. А еще о маленьком болотце, где жили удивительные существа – лягушки. Хотя о том, что смеясь говорила тогда матушка, когда маленький Константин просил ее снова пойти на болото, чтобы послушать удивительное кваканье, Германик не мог вспомнить. Но запах дубовой коры, молодой ивовой листвы волновал и сейчас, не давая забыться ни сном, ни вином.

Вопреки уверениям Аммония вода в Гипанисе по-прежнему оставалась горькой и соленой. Пить ее было решительно нельзя, разве что использовать для рыбной похлебки. Но и то при условии, что бывалый Лют-Василиус насобирает травы-приправы, чтобы отбить горьковатый вкус речной воды.

Кроме нехватки пресной воды, приставать к берегу надо было еще и потому, что полноводный после снежной зимы Гипанис затопил все островки. То, что они существовали, указывали стволы деревьев, нелепо торчавшие из темной воды. Робкое заявление Аммония, что мол, «достаточно обвязать причальный канат вокруг одного из стволов, чтобы удержать лодку ночью», было категорически отвергнуто трибуном: «Забыл про топляк?! Мы его еле днем разглядели, а что будет в скифской темноте?»

Впрочем, и сам Константин Германик, памятуя о недавней стычке с гуннами, проявил крайнюю осторожность, высматривая на берегу удобное, по его мнению, место для ночлега. Внезапно его внимание привлекла небольшая речушка, неожиданно появившаяся среди плакучих ивовых деревьев и почти полностью укрытая их листвой.

– Вот, – удовлетворенно молвил офицер. – Вот вам место для стоянки со свежей водой в придачу.

– Откуда трибун знает, что вода в этой канаве чистая? – хмуро осведомился египтянин Аммоний.

– Нюхом чую, – весело парировал Германик. – У меня, знаешь ли, еще из Персидского похода нюх на чистую воду. В Азии случалось за кувшин воды платить целый золотой динарий. А тут перед тобой – вся речка, пей, хоть залейся!

Ободренные уверенностью командира, гребцы налегли на весла. И скоро лодия ткнулась носом в небольшую песчаную отмель.

– Калеб и Лют – в разведку, – негромко скомандовал трибун. – Остальным набрать пресной воды и собирать хворост для костра.

Добросовестные разведчики ходили долго, но когда вернулись, то с готовностью доложили, что не обнаружили никого и ничего, кроме белок и ежей.