Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Однажды доскакали. Товарищей моих убили. Меня пленили. Что сделает меч против десятка наставленных на тебя копий?! Связали, бросили вместе с другими пленниками кормить муравьев под березами. Я уж думал: разорвут на этих березках утром, поделом тебе, Лют, за грехи твои! Ан нет. Военачальник готского короля Германариха просто обменял нас, пленных, на железные мечи римских купцов.

Лют-Василиус замолчал, переживая. Затем с усилием продолжил:

– Все остальное – просто, командир. В Константинополе меня продали в рабство, прямо на пристани. Купил меня дед Поликарп, добрый христианин. Был он хозяином гончарной мастерской, молился каждый день, взывая к Спасителю, Господу нашему. Я работал усердно, вращая ногой гончарный круг, выбора-то у меня не было.

Видно, когда пришла пора, крестили и меня. Дед Поликарп освободил меня от рабских уз, и я вдруг оказался свободным.

– Сколько волка не крести… – меланхолически молвил Эллий Аттик, – а он в лес смотрит.

Лют-Василиус внезапно озлился:

– Я верю во Спасение. А во что веришь ты?! Сейчас с трибуном хочу доплыть до Самбатаса. Оттуда – рукой подать до острова на озере Нобель, где, надеюсь, еще живы отец и мать. Две мои сестры. Я им подарки из Константинополя везу. А у тебя родители есть? А в Иисуса ты веруешь?

– Греки все – циники, – решительно вмешался в перепалку Константин Германик. – Им философия заменила веру. И – все! Достаточно слов на ветер. Лют, ты скажи лучше: можем в этих краях серого зверя поймать, чтобы приучить мою собачку к запаху волчьей шкуры?

Лют-Василиус, посмотрев на медленно проплывавшие за бортом высокие скалы и степь, внезапно открывшуюся за гранитными утесами, с сомнением промолвил:

– Не знаю, командир. В моих краях на волков ставили капканы. Да и то все больше зимой, когда им жрать нечего. Вот они и попадались на приманку. Но то ж – зимой дело было. А сейчас…

Отчаянно зажестикулировал грек Аттик, призывая к себе внимание. Но – молчал, только обезьянничал. То ли действительно опасаясь гнева трибуна, то ли желая рассмешить того. Поскольку кривлялся он весьма забавно, Германик рассмеялся:

– Чего тебе?

– Можно с лисы начать, – объяснил тот. – Насколько я понимаю, лисья шкура тоже сойдет. А волка уже в Самбатасе охотникам закажем, там же пуща без конца и края. Волков не меньше, чем зрителей во время моего выступления в амфитеатре египетской Александрии.

– Приглашаю тебе выступить на острове Нобель, – презрительно бросил Лют-Василиус, даже не глядя в сторону грека. – Хитрый-хитрый, но дурак. Кто ж тебе в этих краях лисицу достанет?

– Калеб достанет. Стрелой, – коротко ответил Аттик.

Глава ХIХ Охота

– Аммоний, причаливай к берегу! – Приняв решение, Константин Германик тут же воплощал его в жизнь.

Капитан-навклир, сидевший на носу корабля, повернул к нему красное вспотевшее лицо. Ему показалось, что он ослышался:

– Но… Блестящий офицер… Мы же и половины дневного перехода не сделали… Солнце даже не в зените.

– К берегу! Поговори мне! – грозно проорал трибун. Посвящать извращенца в свои планы он не собирался.

Памятуя о возможных последствиях неподчинения, египтянин мигом развернул лодию к берегу. Пристали в месте удобном, между двумя старыми, но еще внушительными утесами, за которыми открывался вид на безбрежную степь.

Высадились впятером: Германик, эфиоп Калеб, фракиец Тирас, Лют-Василиус и грек, с трудом удерживавший рвущегося с короткого поводка громадного пса.

– Давай сюда Цербера и объясни лучнику, что от него требуется, – коротко бросил трибун Аттику.

Тот начал что-то бодро говорить Калебу, но вдруг споткнулся посреди фразы:

– Кажется, я не знаю, как будет на его языке слово «лиса».

– Так изобрази, – посоветовал командир. – У тебя это здорово получается!

Бывший лицедей мигом присел и начал рукой изображать хвост, размахивая ладонью из стороны в сторону. Потом юрко отбежал, снова присел и снова начал вилять «хвостом».

Досмотреть эту комедию Германику не удалось, Цербер настойчиво потащил его в степь. Оно и понятно. Его внимание привлекла странная зверушка, издали напоминавшая кролика. Стояло это создание на задних лапах, без страха оглядывая пришельцев. Трибун успел заметить, что у этого «кролика» всего четыре зуба, два сверху, два внизу. Большие и смешные. Из норок в земле вдруг показался еще десяток невиданных созданий.

Однако стоило псу сделать мощный рывок по направлению к потенциальной жертве, как та внезапно засвистела, и все «кролики» пропали в подземных норках.

Степь была наполнена полуденным зноем, запахом трав, стрекотанием кузнечиков. Высоко-высоко кружил сокол, высматривая добычу.

«Однако где же охотник? Ведь он должен был пройти мимо нас», – с этой мыслью трибун решительно повернулся и, невзирая на неудовольствие Цербера, направился к берегу. Там он застал странную картину. Весь десант, подняв головы, смотрел куда-то вверх.

– В чем дело? – осведомился Германик.

– Да вон Калеб по скале лезет, – охотно объяснил фракиец Тирас, тыча пальцем в сторону поросшего соснами и кустарником, но оттого не менее отвесного громадного утеса.