Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Спать он не собирался, но глаза закрыл и в результате задремал, поскольку речная разведка антов медлила, опасаясь засады. Очнулся от грозного лай Цербера. Перед ним стояли три анта. Каждый с овальным деревянным щитом, обитым по краям кожей, и тяжелым мечом на широкой перевязи.

– Да хранит вас ваш Триглав! – мгновенно поднявшись, церемонно произнес трибун Константин Германик. – Чем я могу помочь подданным славного князя Божа, рассказами о подвигах которого полнится наш Палатий, блестящий дворец великолепного императора Валента?

Вошедшие были похожи: высокие, чернобородые. Один в кольчужной рубашке, остальные без доспехов. Как подобие шлемов: низко надвинутые на лоб войлочные шапки, усиленные сверху бронзовыми пластинами. Не молодые, все – лет под тридцать. Угрюмые и настороженные. В довершении всего оказалось, что они не поняли ни слова на латыни и поэтому не оценили цветастую лесть Константина Германика.

– Переведи! – вздохнув, приказал трибун Люту-Василиусу.

Анты слушали перевод невнимательно, больше разглядывали Цербера.

– Говорят, предки этой собаки охраняли покой Абрасакса! – небрежно заметил Константин Германик, почесывая Цербера за ухом. – Лют, что уставился? Давай переводи!

Услышав эту новость, здоровенные анты попятились, что-то поспешно шепча.

– Они так и думали, – объяснил Лют-Василиус. – Сейчас заклинания пытаются вспомнить.

– Добавь, что вчера ему скормили печень пиратского главаря, – продолжил трибун. – Раз уже на то пошло…

Лют-Василиус внимательно посмотрел на своего командира: не шутка ли это? Поняв замысел, кивнул и, подбирая слова, стал что-то важно и медленно втолковывать антам.

Не дослушав Люта, храбрые антские разведчики развернулись и поспешили к своей быстроходной лодочке. Уже с воды один из них что-то прокричал Люту-Василиусу.

– Что он проорал напоследок? – спросил офицер своего бойца.

– Велит тебе прибыть на их головной корабль. Без собаки.

– Я поплыву, – без колебаний согласился Германик. – Другого выхода все равно нет. Ты останешься…

– Не останусь, – перебил его Лют-Василиус.

Трибун Галльского легиона с недоумением посмотрел на своего нового солдата. Вступать в спор с командиром, да еще и перебивать его… Причем второй раз за день! Что это с Лютом, неужто в антском войске, в составе которого он воевал, отсутствовало понятие о воинской субординации? Так вроде бы нет. Помнится, Радагаст вообще отказался выпить кружку медовухи с Лютом, даром что смерти вместе ждали.

– Ты в своем уме? – резко осведомился Константин Германик. – Соображаешь, с кем разговариваешь?

– Трибун, ты еще меня децимацией припугни, – смело возразил Лют-Василиус, глядя в глаза командиру. – Я к тебе в личный отряд не записывался, ты меня сам зачислил, ни о чем не спросив. А я, к слову, свободный человек. Не ты, а дед Поликарп с меня ошейник раба снял. Сейчас мне надо добраться до озера Нобель. А если тебя прирежут на командном корабле антов, то я домой точно не попаду. Кроме того, я очень сомневаюсь, что командир антов владеет греческим, а тем более латынью. Уж мне-то не знать…

– Ладно, – все взвесив, решил Константин Германик. – Будь по-твоему. Пока, во всяком случае.

Лют-Василиус безразлично пожал плечами:

– На все воля Божья, командир. Скоро анты подплывут, они обещали лодку прислать. Да, еще одно. Вели позвать Шемяку, его обязательно надо взять с собой.

– Зачем?

– Трибун, ты вовремя сообразил, что анты – народ суеверный. Холодных утопленников боятся больше, чем готских коников. Но если человек суеверен, то обязательно – недоверчив, не так ли? А ты оцени себя со стороны, трибун. Ты пропах кровью и «железом», а не золотыми динариями да медными оболами. Какой из тебя купец, если даже не опоясанный мечом, ты руку постоянно к левому бедру тянешь?!

Римский офицер и его боец разошлись по сторонам уже, скорее, в качестве компаньонов, а не военных людей. Оба были недовольны друг другом, но что поделаешь…

Однозначно более уязвленным оказался трибун. Но наедине с собой он умел признавать собственные ошибки. Конечно же, со скалы надо было уходить сразу, как только об этом сказал Лют. А еще раньше не мешало бы прислушаться к его совету и не спешить с фактически смертельным приговором гребцу, первому поднявшему весло.

Вон, в результате, вся команда, кроме солдат, волком смотрит в его сторону. Вопрос только в том, когда все сбегут: до Самбатаса или уже в самом городе?

Подойдя к лодии, Константин Германик имел возможность лишний раз убедиться, что гребцы воротят от него морды. Ну да солнечный бог Митра им в затылок!

– Эллий Аттик! – позвал он грека. Когда тот подбежал, запыхавшись, трибун тихо сказал:

– Слушай, гречонок! Я плыву на поклон к антам. Не вернусь, постарайся сберечь Цербера любой ценой. Заберешь все золотые в моем сундуке, в равных частях разделишь их с Тирасом и Калебом. Втроем, да с золотом, у вас будут шансы добраться домой.

Эллий Аттик, побледнев, хотел что-то сказать, но трибун решительно заявил:

– Без сожалений, актер. Лицедею трудно верить. Принеси сюда парадные доспехи. Если погибать, то уж лучше под гребнем.