Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– Нет смысла скрывать от тебя, что я и есть офицер моего великолепного и многоопытного государя, – Константин Германик заговорил по-гречески, решив, что классическую латынь все равно никто не оценит. – Плыл я с купцом, но того убили при налете речных пиратов. К князю Божу у меня послание от Префекта Священной опочивальни, одного из главных людей нашего государства.

Ант отреагировал быстро.

– Могу узнать, что в письме?

Трибун решительно покачал головой:

– Сам понимаешь, что не имею права. Но подтверждаю, что в папирусе на моей груди – только заверения в дружбе и выгодные для князя Божа предложения.

Келагаст внимательно посмотрел в глаза Германика. Тот выдержал его взгляд. Однако случилось то, о чем предупреждал на берегу Лют-Василиус.

– Тебя принимали готы в Ольвии? – внезапно быстро, как на допросе, когда не хотят дать пленнику возможности уйти от ответа, спросил ант.

– Смотря, что ты понимаешь под словом «принимали». – Римский офицер подбирал слова осторожно, делая вид, что облегчает перевод Люту-Василиусу. – Если под этим словом ты имеешь в виду таможенную пошлину, то мой ныне покойный купец ее заплатил.

По опыту допросов, проведенных им самолично, трибун понимал, что сейчас в его ответах должно быть как можно больше правды. Ант тем временем даже зажмурился, услышав перевод последней фразы. Но отреагировал сразу:

– Ничего не понял. Тебя готы принимали или нет?

– Любезный Келагаст. – Германик улыбался не часто, но сейчас заставил себя ухмыльнуться. – Если считать достойным приемом жаркую ночь, проведенную с готской красавицей на вилле неподалеку порта, то я остался доволен гостеприимством.

– С какой радости тебе отдалась готка и, судя по всему, знатная? – недоверчиво спросил воевода.

– Вдова, – быстро объяснил трибун. – Сам понимаешь, соскучилась по мужчине. Да вот, кстати. Посмотри у меня на пальце перстень. Она подарила. Это ли не доказательство моей правдивости?

Командир антов, слегка наклонившись, взглянул на протянутую руку трибуна. Но, увидев на перстне изображение Абрасакса, отшатнулся. Стал что-то шептать, точь-в-точь, как недавно анты-разведчики на берегу.

– Очень убедительно, – едва слышно проронил за спиной Германика Лют-Василиус.

– Люди обычно боятся смерти, а ты ее с собой носишь, – заявил ант, закончив шептать заклинания. – А значит, ты или очень смел, или очень глуп.

Константин Германик решил не вступать в полемику и не приводить в качестве свидетельства собственной храбрости военные заслуги. Главная цель была достигнута. Келагаст поверил в его наполовину правдивую историю о контактах с готами и переключился на новую тему:

– Куда вы поплыли после Ольвии, что видели, кого встретили?

– Ничего не видели, кроме белых кобылиц. После многодневного плавания по лиману и Гипанису я познакомился с Радагастом.

– С Радагастом?! – удивленно спросил Келагаст. – Как он, нормально чувствует себя?

– Умирает, – кратко ответил трибун.

– Командир, дозволь мне кое-что показать нашему анту, – как всегда бесцеремонно встрял Лют-Василиус.

Трибун обернулся, чтобы увидеть, как Лют, перегнувшись через борт командного речного корабля, что-то громко сказал гребцам на низкой лодке. Оттуда мигом передали ему щит с изображением бычьей головы.

– Вот, – с гордостью заявил Лют-Василиус, сразу завладев вниманием анта. – Вот щит Радагаста, который он мне подарил при расставании.

– А ты кто будешь? – недоуменно поинтересовался командир антов, переводя взгляд со щита на Люта и обратно. – Говоришь по-нашему, но не ант.

– Я из народа лютичей, род наш живет на озере Нобель, – с достоинством отозвался тот. – Воевал против готов в вашем войске. Радагаст был моим командиром. Поэтому такой щедрый подарок.

– Если это правда, то сказанное тобой дорогого стоит, – задумчиво промолвил Келагаст. – Перед смертью люди искренни. А ведь Радагаст был моим лучшим другом.

Ант еще раз внимательно посмотрел на трибуна, бросил оценивавший взгляд на Люта-Василиуса. Уже не так напористо и не так решительно он все же произнес:

– Дело в том, что вы оба – чужаки. Мне тяжело верить вам на слово, ведь у нас война.

– Так поверь анту! – Лют-Василиус вытолкал вперед Шемяку.

Юноша безмятежно улыбался.

– Приду… – начал было Константин Германик, но вовремя поправился: – Придумывать, Шемяка, ничего не надо. Расскажи правду: что ты видел во время остановки на волок у порогов Гипаниса. И про пиратов тоже не забудь.

Тот, еще не вполне оправившись от всех потрясений, начал что-то горячо рассказывать антскому воеводе, размахивая руками, как индус-жонглер в цирке. Самое интересное, что, даже не понимая чужой язык, трибун по выразительным движениям и жестикуляции Шемяки почти зримо представил себе сцену боя с речными волками.