Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– Я пойду, трибун.

Унылое и одновременно жуткое зрелище разоренного и сожженного дотла людского жилища вызывало только одно желание: быстрее отсюда убраться. Спустя несколько дней после штурма трупы людей начали разлагаться, от невыносимой вони спасала только плотная мокрая ткань, которую Германик и Лют, опытные бойцы, прихватили с собой.

– Теперь понимаю, как полсотни готов взяли укрепление, – глухо молвил бывший пират, склонившись над полуобгоревшими останками подростка с двумя стрелами в голове. – Лучники просто посбивали их со стен, подавив подобие обороны.

– Странно, что стрелы не извлекли, – остановился рядом трибун. – В этих краях даже плохонькое «железо» Дураса лучше, чем костяной наконечник сармата или хунна.

«Они спешили, очень спешили».

Эти слова прозвучали в голове Константина Германика столь явственно и четко, словно их произнес кто-то над самым ухом. Он обернулся. Из пробитых ударом секиры дверей антской землянки показался белый старец. Точь-в-точь, как рассказывал франк Овдий. Ростом с мальчишку, глаза, как щелки, лицо желтое, как у больного холерой перед смертью.

Трибун даже к мечу не потянулся. Страха не было, только любопытство.

«Ты кто?» – только подумал и тут же получил ответ.

«Я тот, кто пришел в свет до тебя и уйду позже». – Старик смотрел на Константина Германика, не разжимая губ, но тот все отчетливо слышал и понимал.

Вот что имел в виду Овдий, когда сказал о колдуне, что тот «говорит молча»! В отличие от варвара, римлянин не удивился: во время службы Египте и не о таком доводилось слышать!

«Как ты узнал о лодке и обо мне?» – молча спросил Константин Германик.

Старик не отреагировал. Подошел к трупу убитого подростка, присев, внимательно посмотрел на него:

«Он поймал твою стрелу, трибун. Железные люди хотели устроить у нас ловушку, предлагали всем убраться подобру-поздорову. Женщины уже было согласились, но мальчишки похватали самодельные копья и побежали на насыпь. Лучники их сразу постреляли».

«На то и война, – оборвал римлянин местного фокусника. – Как говорить, не открывая рта, этим не удивишь того, кто вырос в египетской Александрии. Там на улицах полным-полно шарлатанов, подобных тебе. Что ты хотел мне сказать, старик?»

«У твоего сына сегодня забилось сердце», – волхв с усилием выпрямился и поковылял обратно в землянку.

– Что ты мелешь, старый пень! – прокричал ему вслед Германик. – Мой сын через месяц на свет появится, сердце давно бьется.

На пороге хижины старик обернулся: «Не торопи судьбу, римлянин. Твой сын снимет твой перстень с тебя, но без тебя».

Трибун непроизвольно глянул на перстень. Изображение подземного демона вдруг сдвинулось, ноги-змеи на мгновение сплелись, выбросились вперед, словно в странной пляске. Перстень вспыхнул… Нет, конечно же! Не вспыхнул, а взблеснул на солнце! Константин Германик протер глаза. Показалось.

Глава ХХХI Ученый спор атеиста и солдата

Когда белая призрачная фигурка старика скрылась в черной раззявленной пасти землянки, римлянин повернулся к Люту-Василиусу. Тот глядел на него в полном недоумении:

– Трибун, ты здоров или подхватил лихорадку от Овдия?

– А что произошло?

– Да ровным счетом ничегошеньки, если не считать, что вы с колдуном сначала пронзали друг друга взглядами, словно германскими копьями-ромфеями, а после ты как заорешь! Что-то про сына, но я растерялся от неожиданности и не разобрал, что именно.

– Не надо оно тебе, – сухо ответил Германик, в который раз отметив, что чем ближе к озеру Нобель, тем больше крещеный Василиус превращается в речного пирата Люта. Попробовал бы он так заговорить с трибуном в Персидском походе! Да что там в походе! Попробовал бы запанибратски обратиться к нему в Константинополе!

– Командир, а ты заметил, что среди трупов практически нет молодых женщин и детей? – Лют-Василиус вдруг переключился на другую тему.

Трибун не подал виду, но вынужден был сознаться, что информация действительно важная. Как это он сам пропустил?

– Да, давно, – быстро отреагировал он. – Хотел тебя проверить, заметишь ли…

– А что тут замечать? – удивился Лют-Василиус. – Молодых женщин и девок, детей постарше взяли в плен, коль их среди убитых нет. Только не понимаю: зачем готам с ними возиться, ведь продать их тут некому. Кругом анты, обозленные донельзя.

– Действительно, – вслух подумал Константин Германик. – Однако Атаульф что-то задумал, он быстр на неожиданные решения.

– Командир, а не мог он домой собраться? – с плохо скрытой надеждой спросил Лют-Василиус. – Что-то мне не по себе становится от одной мысли, что готский офицер готовит нам новую засаду.

– Нет, – решительно возразил трибун. – Насколько я успел понять Атаульфа, он ни перед чем не остановится. Теперь вот пленных баб да детей с собой потащил. Разве что Митра знает зачем.

Разведчики поспешили покинуть мертвое городище, однако на подходе к лодии их ждал неожиданный сюрприз. Уже издалека стали слышны крики, видна какая-то возня. «Что они: схватились с кем-то?» – встревожился Германик.