Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– А кого убить, тебе сообщили?! – нетерпеливо спросил фракиец Тирас.

– Да почем я знаю? Сказано же: ждать распоряжения капитана-египтянина. – Овдий пожал плечами. – Наверное, опять араба. Купцы вечно грызутся между собой.

– Налить ему вина, – распорядился трибун и, уже обращаясь к Аттику, тихо бросил: – Драматург оплошал, спектакль провалился.

Впрочем, он ошибся, была еще развязка, эксод. Опустошив полкружки, к Германику, чуть пошатываясь, приблизился франк:

– Командир, позволь обратиться!

– Позволяю! – Трибун про себя отметил, что Овдий, даже хорошо выпивший, соблюдая дисциплину, обращается в установленном порядке.

– Скажи, а откуда ты узнал, что меня задержали, а потом подсадили на купеческую лодию? Аммоний мертв, я и вправду надеялся, что никто ни о чем не догадается.

Константин Германик вовремя вспомнил, что простоватый франк о театре слышал только то, что там не наливают. Поэтому нет смысла рассказывать об Эллие Аттике и его безудержной фантазии, в которой, впрочем, оказалось рациональное зерно.

Он поступил проще. Сунул под нос франку левую руку с перстнем на безымянном пальце, с трагическим надрывом изрек:

– ОН МНЕ ЯВИЛСЯ!

Увидев изображение Абрасакса, Овдий быстро перекрестился. Раз, второй, третий.

– Хороший христианин, – поощрил его командир. – Теперь иди на банку, помаши веслом, пока не протрезвеешь. Впредь без моей команды никого не убивай: ни араба, ни гота, ни римлянина.

Скоро трибун забыл о прошлом Овдия, поскольку все внимание пришлось переключить на более зримую опасность. Купеческий кораблик оказался в затруднительном положении. Гипанис сузился, стиснутый по берегам гранитными и базальтовыми скалами высотой под двести локтей. Течение сильно ускорилось, в довершении ко всему пришлось маневрировать, избегая столкновений с подводными препятствиями.

То здесь, то там прямо посреди реки внезапно вырастали острые каменные зубы, о которые в пене и клекоте бешено билась темная вода. Встречались целые каменные острова, в два-три человеческих роста. Большая часть из них имела покатую поверхность.

Они, по мнению Германика, засадной опасности не представляли. Даже если какой-то безумный стрелок и переправится на такой островок, то устоять на скользком и мокром покатом камне ему не удастся.

Другое дело, каменные острова с ровной и плоской поверхностью, как доска для вошедшей в моду в столице игры в шашки. На такой «игральной доске» запросто могли разместиться с десяток стрелков. Впрочем, прежде им необходимо спуститься с громадной высоты и, достигнув воды, без передышки попытаться вплавь достичь намеченной цели, преодолевая мощное течение Гипаниса.

В вероятность подобного Константин Германик верил мало. Скорее всего, засаду можно организовать на одной из скал, ступивших прямо в реку. Но, хвала Митре, безвестные варвары-создатели речной лодки просчитали все риски. Два кормовых весла: спереди и сзади, позволяли большой речной лодии двигаться с равной скоростью как вперед, так и назад, быстро уходя из-под обстрела.

На Мертвой реке готская засада удалась по одной простой причине. Антские речные корабли стояли на якорях в тихой заводи, солдаты и гребцы расслабились, не ожидая нападения. Пока разобрались с веслами и обрубили речные канаты, погибли десятки бойцов.

«Предупрежден, значит – вооружен», – лапидарно напоминал военный опыт. Но уж кого-кого, а Константина Германика заподозрить в отсутствии осторожности было сложно.

На носу лодии громоздился ант Маломуж, то и дело оборачиваясь к Люту и что-то громко выкрикивая. Лют-Василиус заменил кормчего Иннокентия, не понимавшего по-антски, и теперь что есть силы налегал на большое кормовое весло, с трудом удерживая лодию на чистой воде.

Лавировать приходилось даже там, где, по мнению Германика, опасности никакой не было. Тем не менее вдруг звучал хриплый крик Маломужа, Лют-Василиус орал что-то в ответ, буквально падая на кормовое весло, а гребцы то левого, то правого борта поспешно поднимали весла над водой или, напротив, опускали их в Гипанис.

– Долго нам дергаться, как перс, укушенный тарантулом? – эту фразу трибуну пришлось прокричать Люту-Василиусу трижды. Гипанис, негодуя на несвободу от камня, уже не шипел, но грозно гудел, как земля под ногами мириадов марширующих солдат.

– Еще дня два, может, больше, – Лют-Василиус давно сорвал голос и, прохрипев ответ, для убедительности показал два пальца на левой руке.

Внутренне решив для себя в подобные авантюры впредь не ввязываться, на речные суденышки не садиться, а по рекам, кроме полноводного и тихоструйного Нила, не ходить, Константин Германик принялся высматривать место для ночлега.

Долгое время его усилия казались тщетными: грозные скалы отвесно уходили в воду, дно возле них было каменистое, зацепиться якорем невозможно. На граните не росли деревья, поэтому привязать корабль тоже не к чему.