Жизнь Ленро Авельца

Вторая точка зрения была у администрации Мирхоффа: они видели нас своими длинными руками. Туда, куда Организация не могла дотянуться легально, в серых зонах международного права, мы должны были гарантировать её интересы и защищать от явных и неявных угроз.

Третья точка зрения – моя собственная – заключалась в том, что у нас есть политический потенциал. Борьба с террором – важное дело, но угрозу терроризма сильно преувеличивают; что действительно представляет опасность для мирового порядка – это политическая нестабильность, фашистские и милитаристские режимы, страны-изгои и военные кризисы. Я видел роль ОКО в том, чтобы победить оппортунистов и проложить дорогу к единству Земли.

Наконец, существовала последняя, самая важная позиция – её втайне разделял сам Уэллс. Контроль над пространством Сети, цифровая и полулегальная слежка – этим занимался каждый, кому не лень, от государственных спецслужб до частников и ТНК. По Европе и Америке шли судебные процессы, законодательство резали по живому, а доблестные рыцари жучка и кабеля продолжали собирать информацию о миллиардах жителей Земли.

Уэллс соглашался, что цель оправдывает средства, но добавлял: нужно прояснить цель. Он считал, что подобная информация, фактически полный объём знаний о каждом, кто живёт на планете, ни в коем случае не должна становиться предметом торга в руках грызущихся спецслужб. Он был уверен, что только ОКО, и исключительно потому, что им руководит сам Уэллс, имеет право и возможность употребить эти данные во благо.

Знаете банальную метафору, когда тайную организацию изображают как осьминога, который щупальцами опутывает мир?.. Не поймите превратно, но Уэллс строил именно такой ОКО – всевидящий, всезнающий, близкий к всемогуществу. И тот ОКО, который существует сегодня, построен по его чертежам. Этим легко объяснить его ущербность, несовершенства и вредоносность. Уэллс сделал уникальный инструмент, но настроил его под свою руку.

Наверняка вы слышали, как ОКО называют «всемирным КГБ» – этот штамп родился как раз в пору моей работы. Но не заблуждайтесь: Уэллс тогда только начинал, и даже я, ближайший его соратник, идеологически вполне солидарный, не представлял, до какой степени в будущем он раскрутит полномочия Комитета.

В сражении за очевидное право использовать подразделения Армии Земли для срочных операций без согласования с Ньюарком, победой в котором стала резолюция 418/7, я заслужил очередную порцию ненависти военных, вылившуюся в подставу с беспорядками в Шанхае. Среди других моих побед на Генассамблее – засекреченный бюджет и дополнительное финансирование на строительство суперкомпьютера. За последнее достижение Уэллс подарил мне саблю адъютанта Роберта Клайва из личной коллекции.

Мы натворили много дел, но бóльшая часть того, что нам приписывает Сеть, – клевета. Оппозиции в Алжире мы помогали, но открытое восстание никогда не предполагалось; о финансовом крахе Мумбаи мы сами узнали из новостей, а концлагеря в Ливане создала местная военная хунта. Да, мы «арендовали» там камеры для наших подопечных, но остальное, что там творилось, отношения к нам не имело.

Об этой беспокойной планете, где кризис каждый день, я расскажу две истории.

Первая случилась ещё перед революцией Джонса в Шанхае. Помните, в Оттаве распылили штамм эболавируса? Менее летальный и заразный, чем EVZ-11, он тем не менее унёс с собой триста тридцать восемь жизней. Проблема была в бездарной эвакуации, но вина лежит и на нас: мы вели японских террористов от самого Пуэрто-Рико, где они синтезировали вирус. Через Гавайи они прилетели в Ванкувер, откуда двинулись на восток. Их целью был Нью-Йорк, мы могли перехватить их по дороге, но администрация генсека умоляла подождать: они хотели получить прямое свидетельство опасности биологического оружия. Теракт недалеко от Нью-Йорка дал бы возможность Организации получить контроль над всеми ведущимися в этой области работами.

По команде сверху мы их спровоцировали. Я не снимаю с себя вину и признаюсь: на совещании стоял вопрос, оповещать ли муниципальные службы Оттавы заранее. Уэллс колебался. Я выступил против. Я его убедил.

Так что, в отличие от Чили, Алжира, Мумбаи и даже пыток в Ливане, за Оттаву я несу персональную ответственность.

Спросите, как мне спится по ночам? Отвечу: спокойно.

Оттава – не самая приятная страница моей биографии, но я давно превратился в утилитариста, так что описывать свои переживания, как сделали бы другие, не вижу смысла. Душевных терзаний я не испытывал: тех людей судьба выбрала наугад – трагедия, но данность. Realpolitik, которой я занимаюсь всю жизнь, неприятная штука: не злая, жестокая или гнилая, как любят показывать в плохих фильмах, но неприятная и способная поколебать чувствительных.

Решения принимаются не на основе убеждений, а из профессиональных знаний, подготовки и воображения. Люди погибнут. Есть вариант, как их спасти? Обсудим. Если нет – голосуйте «за».