Жизнь Ленро Авельца

Прослушав все эти замечательные сведения о сложившейся ситуации и несколько придя в себя после явления Энсона Карта, я поднял руку в солидарность с предложением генерала Уэллса. Он предлагал не поддаваться на шантаж Джонса и ответить быстро и максимально жёстко – подвести к Шанхаю флот Армии Земли, привести в готовность ПРО и перекрыть небо над городом; «зону интересов» отвергнуть и выставить Джонсу ультиматум: прекратить боевые действия в долине Янцзы в течение дня. Аналогичное требование касалось и «Сан Энерджи».

Предельный по риску план. Спешу заметить, в тот момент мы ещё не до конца осознавали, какую опасность таит преподобный Джонс, и нас несколько расслабил Энсон Карт. Холёный интеллектуал, любимый шоумен старой Европы, он придал борьбе Шанхая эпический размах, но усыпил нашу бдительность.

Джонса мы не понимали, а Энсона Карта знали. Вряд ли, думали мы, этот человек присоединится к настоящему безумцу, желающему сгореть в атомной войне. Скорее всего, это очередной блеф. Слова Джонса, переданные через Карта, мы не восприняли всерьёз – перспектива самоубийственной войны ради «победы над миром неокапитала» казалась нереальной.

Поэтому я считал план Уэллса разумным и, главное, своевременным. Ни в коем случае нельзя было терять время. И, раз промедление являлось наиглупейшим вариантом, Мирхофф и его заместители предпочли именно его.

Воли для силового решения у них не было, уступить Джонсу и показать слабость они не могли, а личные интересы требовали поддержать «Сан Энерджи» и не дать Джонсу расправиться с корпорацией. Возможно, сыграл психологический фактор – с угрозой такого масштаба ни Мирхофф, ни Редди, ни великий шептун Торре раньше не сталкивались, и подходящего опыта у них не было. Отсутствие опыта можно было компенсировать силой воли, как у Уэллса, или интеллектом, как у меня, но шефы Организации были лишены и того и другого.

Сегодня, столько лет спустя, я склоняюсь к мысли, что Уэллс мог быть прав в те первые часы. Если бы мы сразу пресекли шантаж Джонса, надавили, загнали в угол, а потом предложили выход – возможно, удалось бы избежать катастрофы.

Но Мирхофф решил иначе.

Торре придумал уникальную формулу: «Шанхай не может выйти из состава Организации, ибо механизм выхода не является общепризнанным». Формально, таким образом, они продолжали считать Шанхай членом Организации, а значит, одновременно и признавали, и не признавали «зону особых интересов».

Ультиматум Джонсу они отправили – но это был не ультиматум, а предложение сесть за стол, выпить вина и рассказать, чем он, собственно, недоволен: про судьбу сгоревших по ошибке жителей Уханя уже все забыли, и Торре вновь примерял на себя тунику медиатора.

Тихоокеанский флот, который Редди собрал и двинул к берегу Шанхая, получил приказ быть готовым к бою, но «не поддаваться на провокации» и «провокаций не совершать». Силы быстрого реагирования так и не покинули военные базы. Тем временем начала поступать информация, что Джонс приказал своим частям выдвинуться на огневые рубежи и зачистить «зону особых интересов» от «Сан Энерджи».

«Сан Энерджи» могла ответить асимметрично – в конце концов, у этой «частной коммерческой корпорации» имелись самые большие среди ТНК нелегальные запасы биологического оружия (не исключаю, что и пара водородных бомб у них завалялась). Но сейчас внимание всего мира было приковано к событиям в Восточном Китае, и корпорация предпочла не рисковать.

Гонконг, чьё правительство уже давно было куплено корпорацией, не дожидаясь нашей санкции, заявил, что поддержит «Сан Энерджи», и поднял самолёты в воздух. Первый воздушный бой между истребителями двух ядерных городов-государств случился в 19:28 по Нью-Йорку.

Весь день я провёл в штаб-квартире и только под вечер вздремнул в комнате отдыха своего кабинета, наплевав на то, что официально доступ туда мне закрыт. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, и я, поднятый на ноги в пять утра и десять часов подряд пикировавшийся с политическими гениями, так и не решившими, убивать Джонса или восхвалять, зашёл в свой кабинет, лёг на диван и мгновенно заснул.

Сон мой был недолгим и беспокойным. Мне снился Энсон Карт.

Как я сумел выяснить в перерыве между совещаниями, мой приятель прилетел в Шанхай ещё полгода назад, причём по личному приглашению преподобного. Всё время после смерти Евангелины Энсон находился в глубокой депрессии, которую лечил электронаркотиками и всякой дрянью; я так понимаю, на четвёртый год самобичевания Энсон возненавидел уже не только её, себя и меня, но и весь мир вокруг.

Организацию он никогда не жаловал, все его статьи и книги яростно критиковали глобальный порядок; он создал себе репутацию не просто антиглобалиста, но противника конкретно этого, нынешнего мироустройства. До самоубийства Евы, однако, Энсон относился к Организации скорее скептически. Он не ненавидел её, а вольности в книгах и выступлениях допускал для скандала.

Как выяснилось, внимательно читавший эти книги преподобный Джонс трактовал их иначе.