Из справки, которую предоставил мне ОКО, следовало, что Энсон не сразу решился лететь в Шанхай. Он долго сомневался и встречался с людьми Джонса в Европе. Преподобный создавал впечатление, как я понял, что «новое общество» Шанхая вдохновлено идеями Энсона, – конечно, с такой формулировкой он легко подцепил тщеславного Карта на крючок, вытащил из депрессии и доставил к себе.
Да, в Шанхай уехало много интеллектуалов и мыслителей, разочарованных в современном обществе. Но, по вполне понятным причинам, бегство Энсона болезненно отозвалось во мне. Во сне, помню, я чуть ли не впервые ясно осознал: потеряв Еву Карр, я должен приложить все усилия, чтобы не потерять теперь и Энсона.
Он – единственное, что осталось от моей прежней жизни; я долго пытался забыть её, поэтому отвернулся от него и от Евы и поплатился за это. После её самоубийства я стоял возле могилы и думал: какой же я дурак, сколько бы я отдал, чтобы развернуть время вспять, вернуться хоть на год назад, когда она была ещё жива… Я бы всё сделал по-другому, решил тогда я; но, встретившись с Картом и получив удар в челюсть, повторил ту же ошибку. Я скрылся, я сбежал, я ему не помог. И когда ему стало плохо, когда Энсон Карт вдруг опустился на колени и заплакал, я злорадно усмехнулся и ушёл.
Может, он был прав, когда говорил мне, что я проживаю эрзац-жизнь, что лишён эмпатии, не способен на глубокие человеческие чувства и страсти, – может, он был прав, а я ошибался?..
Время осознать это, подумал я в сумраке сна. Время осознать и не совершить новую ошибку, время остановиться и представить, как всё может сложиться, время исправить старые грехи, пока есть шанс; пока мы живы, время есть. Я проснулся в 19:30, спустя две минуты после того, как ВВС Шанхая сбили гонконгский истребитель, с одной-единственной и очень чёткой мыслью: чего бы мне это ни стоило, но Энсона Карта я спасти обязан. Не знаю как, любым способом, любыми жертвами, я должен вывести его из Шанхая, перед тем как главный калибр откроет огонь. Ещё одного надгробия рядом с могилой Евы я себе не прощу.
Почему-то именно во сне я пришёл к выводу, что мирно урегулировать конфликт не удастся. Из Шанхая не выбраться живым; этот вояж не для тех, кто строит планы. Пробудившись, впрочем, я даже не успел посмеяться над своим открывшимся даром прорицателя, потому что узнал новости.
Истребитель сбили над озером Поянху, где он прикрывал эвакуацию одной из баз «Сан Энерджи»; спустя четыре часа, когда над Нью-Йорком сгустилась ночь, над Тайваньским проливом расстреляли звено бомбардировщиков, летевших бомбить Гонконг. Если насчёт первого инцидента Организация ещё могла отмолчаться, назвав его «прискорбной случайностью», то теперь сомнений не оставалось – Джонс решил воевать и с Гонконгом.
В течение суток ещё вчера казавшийся относительно мирным регион оказался на пороге ядерной катастрофы, и ни я, ни вся Организация ничего не могли сделать.
На ночь я остался в штаб-квартире, потому что Мирхофф мог собрать экстренное совещание в любой момент (Совбез вообще заседал без остановки).
Примерно в три после полуночи, когда мы с Паскалем Докери изнурительно пили кофе у него в кабинете и размышляли, примет ли Совбез новое решение вопреки мнению Мирхоффа, пришло новое известие. «Сан Энерджи» опубликовала списки погибших в «зоне особых интересов Шанхая» и официально запросила военную помощь Организации. Тот же запрос, после воздушных боёв и перехвата бомбардировщиков над заливом, огласил в Совбезе Азиатский союз – делегаты от Гонконга и Тайваня при поддержке Индии. Все просили Армию Земли вмешаться.
Совбез, что сделало ему честь, отреагировал немедленно.
В Шанхай направили ультимативную ноту.
В ответ Джонс заявил, что, если Армия Земли начнёт боевые действия, он опустошит свои арсеналы и ракеты полетят на Гонконг, Тайбэй, Токио, Сеул, Дели, Нью-Йорк и Москву. Он назвал генсека Мирхоффа, его первого зама Торре и главкома Редди военными преступниками и объявил, что располагает доказательствами их прямого соучастия в геноциде в Китае.
Во второй части послания Джонс обещал прекратить войну, как только войска «Сан Энерджи» отступят из «особой зоны», а Гонконг согласится на переговоры. Арбитражу Организации он более не доверял и был готов вести с ней дела лишь после того, как сменится её руководство.
Джонс пошёл на попятную. Это был успех, и его можно было бы развить, окажись Мирхофф и его коллеги людьми долга, для которых спасение миллионов стояло бы выше спасения своих шкур. Таковыми они не были, поэтому вторая часть послания уже никого не интересовала. Начав ядерный шантаж и параллельно обвинив высших чинов Организации, Джонс подписал себе смертный приговор.
Прочитав текст послания, ещё до совещаний у Мирхоффа, окончательных решений Совбеза и особого заседания ГА, приказов Редди и Уэллсу, я стал искать способ попасть на Окинаву.
21. Энсон Карт (II)