Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

«Mais, m’sieu, ayez la bonté de lire. C’est Anglais». (Господин, будьте добры, прочтите. Это на английском. — Пер.)

На листке большего размера на французском и английском языках написано, что податель сего Жан Баптист Дюпон является жителем Труайе провинции Шампань, а по профессии он изготовитель вееров; паралич руки лишил его возможности работать; он приехал в Англию, чтобы найти свою дочь, которая вышла замуж за англичанина и проживала в Вестминстере, но, когда он туда приехал, он узнал, что они уехали в Австралию; ему пятьдесят два года от роду, и он достоин сострадания, так как не имеет средств для возвращения в Труайе; он не бывал в Англии, и у него нет ни знакомых, ни друзей, которые могли бы помочь ему.

Под этим рассказом не стоит никакой подписи, но, как только вы прочли его, попрошайка, который, по-видимому, слепо верит в действенность документов, вытаскивает из своего портмоне свидетельство о рождении, свидетельство о браке, паспорт и разрешение сесть на корабль. Оно грязно и помято, отпечатано и написано по-французски — оно настолько поражает и приводит в такое замешательство читателя, что он сует что-то в руку этого человека и идет дальше.

Меня часто останавливали попрошайки такого рода. В последний раз я повстречался и долго разговаривал с мужчиной — разумеется, на его родном языке, так как таких попрошаек почти никогда невозможно заставить признаться, что они хоть сколько-нибудь знают английский.

— Вы говорите по-французски, месье?

— Да, — ответил я. — Чего вы хотите?

— Соблаговолите, месье, прочитать бумагу, которую я имею честь представить вам.

— О, не беспокойтесь о бумагах! — коротко сказал я. — Разве вы не говорите по-английски?

— Увы, месье, нет!

— Тогда говорите по-французски!

Моя быстрая речь довольно смутила этого парня, который сказал мне, что у него нет ни хлеба, ни пристанища, что он по профессии tourneur и ebeniste (резчик по эбеновому дереву и слоновой кости, а вообще-то он столяр-краснодеревщик), что он чужестранец и хочет собрать достаточно денег, чтобы возвратиться во Францию.

— А зачем вы приехали в Англию? — спросил я.

— Я приехал в Лондон работать, — сказал он, притворившись сначала, что не понял мой вопрос.

— Где? — поинтересовался я.

Сначала я понял, что он назвал Шеффилд, но в конце концов разобрал, что он имел в виду Смитфилд.

— Как звали вашего хозяина?

— Я не понимаю, месье, если месье соблаговолит прочитать…

— Вы прекрасно меня понимаете. Не делайте вид, что нет. Это всего лишь отговорка.

— Фамилия моего хозяина была Джонсон.

— Почему вы ушли от него? — спросил я.

— Он умер, месье.

— Почему вы не вернулись во Францию после его смерти? — был мой следующий вопрос.

— Месье, я пытался получить работу в Англии, — сказал нищий.

— Как долго вы проработали у г-на Джонсона?

— Долго, месье.

— Как долго? — повторил я. — Сколько лет?

— Два года.

— И вы прожили в Лондоне два года и все это время учились говорить по-английски?

— Ах, месье, вы меня смущаете. Если месье не соблаговолит помочь мне, то мне следует поискать помощи в другом месте.

— Но скажите мне, как так получилось, что вы не выучили английский язык, — настаивал я.

— Ах, месье, все мои товарищи в мастерской были французами.

— И вы хотите вернуться во Францию?

— Ах, месье, я только на это и надеюсь.

— Приходите ко мне завтра утром в одиннадцать часов — вот мой адрес. — Я дал ему конверт с письмом. — Я хорошо знаком с французским консулом из консульства у Лондонского моста и уверен, что по моему ходатайству он устроит вам бесплатный проезд до Кале. Если нет, и я увижу, что он считает ваш рассказ правдивым, то отправлю вас за свой счет. До свидания!

Разумеется, этот человек не пришел утром, и я больше его никогда не видел.

Обездоленные поляки

Уже много лет, как народ нашей страны проявляет большое сочувствие к польским беженцам. Их доблестная борьба, насильственная ссылка и полная государственная и хозяйственная разруха нашли им в Англии сердечных друзей. А комитеты для оказания помощи обездоленным полякам, балы в пользу обездоленных поляков и пожертвования обездоленным полякам собирались в каждом городе, где проводятся ярмарки. Прибежище и средства к существованию были предоставлены многим господам, чья честность не вызывает сомнений, которые оказались без гроша в кармане в чужой стране, а аристократия чествовала и обласкивала самых храбрых и самых родовитых. Оказаться поляком в бедственном положении было почти достаточно для официального представления, и немного нашлось в Англии семей, которые не принимали у себя в качестве друга или гостя одного из этих несчастных, страдающих патриотов.