Жизнь мальчишки (др. перевод)

Чем больше я думал о той фигуре в лесу, тем больше склонялся к мысли, что ошибся, что просто был в шоке от зрелища упавшего в воду автомобиля и моего отца, который начал погружаться в бездну вслед за машиной. Несколько раз я пытался рассказать об этом отцу, но что-то всегда мешало мне совершить это. У мамы чуть было не случился приступ, когда она узнала, что отец нырял в озеро. Она так переживала за него, что, услышав обо всем, запричитала и заревела во весь голос, и отец был вынужден сесть вместе с ней на кухне и объяснить, почему он сделал это.

— Там за рулем был мужчина, — сказал отец. — Я точно не знал, был ли он мертв, и думал, что он потерял сознание от холода. Если бы я остался стоять там, сложа руки, что бы я подумал о себе после всего случившегося?

— Ты же мог утонуть! — упрекала она его, и слезы катились по ее щекам. — Ты мог стукнуться головой о камень и утонуть!

— Я же не утонул. И не ударился головой о камень. Я просто сделал то, что должен был сделать, — он протянул ей хлопчатобумажный носовой платок, и она воспользовалась им, чтобы вытереть глаза. Затем все-таки произвела последний словесный выпад:

— В этом озере полным-полно всякой хищной живности, пиявок и прочей гадости, и ты мог угодить в самое их гнездо!

— Но я же не угодил, — ответил он, и она вздохнула и тряхнула головой, словно жила с самым большим глупцом, который когда-либо рождался на свет.

— Тебе лучше бы избавиться от этой промокшей одежды, — заметила она наконец, и голос ее вновь был твердым. — Я только благодарю Бога, что твое тело тоже не очутилось на дне этого ужасного озера. — Она поднялась с табуретки и помогла ему расстегнуть влажную рубашку. — Ты хоть знаешь, кто это был?

— Никогда раньше его не видел…

— Кто мог совершить такое с человеком?

— Эта задачка для Джей-Ти, — он стянул с себя мокрую рубашку, и мама взяла ее двумя пальцами, словно озерная вода несла в себе проказу. — Мне еще надо будет заехать к нему в участок, чтобы изложить все в письменном виде. А еще я хочу сказать тебе, Ребекка, что, когда я взглянул в лицо этому человеку, сердце у меня чуть не остановилось. Я никогда раньше не видел ничего подобного, и молю Бога, чтобы больше никогда не увидеть такого в дальнейшем…

— Бог, — проговорила мама. — А что, если у тебя там от этого случился бы сердечный приступ? Кто тогда спас бы тебя?

Беспокойство было образом жизни моей матери. Она беспокоилась насчет погоды, цен на бакалейные товары, поломки стиральной машины, загрязнения русла Текумсы на несколько миль вплоть до Адамс Вэлли, цен на новую одежду, насчет всего, что происходило под нашим солнцем. Для моей мамы мир представлялся огромным, почти безразмерным стеганым одеялом, стежки которого всегда имели тенденцию к развязыванию. Ее беспокойство исполняло роль иголки, которой можно было заштопать эти швы. Если она могла представить то или иное событие в его худшем развитии, то, казалось, она обретала таким образом возможность контролировать эти события. Как я уже говорил, это был ее образ жизни, образ ее мышления. Мой отец мог просто подбросить монетку, чтобы по ее показаниям принять твердое решение, тогда как маме требовалось сидеть часами за столом, чтобы справиться со всеми своими мучениями, сомнениями и страданиями. Я думаю, что они таким образом удерживали друг друга в равновесии, как любые два человека, которые любят друг друга и сохраняют семейный и духовный баланс.

Родители моей мамы, Гранд Остин и Нана Элис, жили в двадцати милях южнее, в городе, который назывался Ваксакачи, возле которого располагалась военно-воздушная база «Роббинс». Нана Элис была даже более беспокоящимся человеком, чем моя мать; что-то в ее душе так и жаждало трагизма, в то время как Гранд Остин, который работал лесорубом и одна нога у него была деревянной из-за небрежного обращения с электропилой, предупреждал ее, что отвинтит свою деревянную ногу и разобьет об ее голову, если она не прекратит суетиться и не даст ему возможности обрести спокойствие в жизни. Он называл свою деревянную ногу «трубкой мира», но, насколько я знаю, никогда не использовал ее в каких-либо иных целях, кроме тех, для которых она была вырезана. У моей мамы были также старшие брат и сестра, однако мой отец был у своих родителей единственным ребенком.