Жизнь мальчишки (др. перевод)

— Может, и пройдет. Я надеюсь, что с Божьей помощью это пройдет. Но сейчас оно находится у меня в голове и я не могу выбросить его из моей жизни. Но самое худшее, Ребекка: это подтачивает меня изнутри, гложет меня. Кто бы ни сделал это, он или они наверняка были местными. Должны были быть местными. Тот, кто сделал это, отлично знал о глубине озера и о невозможности отыскать труп на его дне. Он отлично знал о том, что, если автомобиль утонет, то навсегда исчезнет и тело. Ребекка… ведь это может быть один из тех самых людей, которым я развожу заказы. Это может быть кто-нибудь из тех, кто сидит на одной с нами скамье в церкви. Кто-то, у кого мы покупаем бакалею или одежду. Кто-то, кому известно все о нас и о нашем образе жизни и который… узнал, что мы стали всему свидетелями. Это пугает меня так, как никогда ничто меня не пугало. И ты знаешь, почему? — Он помолчал некоторое время, и я смог себе представить, как кровь забилась в его висках. — Потому что если нельзя чувствовать себя в безопасности здесь, то нельзя чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире, — его голос чуть сорвался на последнем слове. Я обрадовался тому, что меня нет в той комнате и я не могу видеть его лицо.

Прошло две или три минуты. Я думаю, что отец просто лежал на прежнем месте, давая матери возможность спокойно тереть ему спину.

— Теперь ты сможешь заснуть? — спросила мама, и он ответил:

— Попробую…

Пружины несколько раз скрипнули. Я услышал, что мама зашептала ему что-то на ухо. Он ответил:

— Надеюсь, что так, — а потом они замолчали. Иногда мой отец во сне храпел, но не этой ночью. Мне стало интересно, не остался ли он просто лежать с открытыми глазами, когда мама отодвинулась от него, продолжал ли он видеть перед собой труп, который протягивал к нему руки из машины и тащил его вниз, в темноту. Его слова неотвязно преследовали меня: «Если нельзя чувствовать себя в безопасности здесь, то нельзя чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире». Это нанесло моему отцу рану, которая была гораздо глубже, чем озеро Саксон. Возможно, это была горечь по поводу произошедших у озера событий или по поводу жестокости, хладнокровия всего этого. Возможно, это было осознание того, что какие-то ужасные тайны скрывались за закрытыми дверями даже в одном из самых спокойных и безобидных городков мира.

Я полагаю, мой отец всегда верил, что все люди в глубине своей души добрые и хорошие. Это происшествие сокрушило опору его жизни, и я убедился в том, что убийца приковал и моего отца к этому ужасному моменту времени, так же, как он приковал свою жертву наручниками к рулевому колесу. Я закрыл глаза и стал молиться за отца, чтобы он нашел дорогу из этого царства тьмы.

Март пронесся в моих воспоминаниях, словно ягненок, однако дела убийцы на этом пока еще не завершились.

Глава 3 Захватчик

Все утряслось и забылось, как обычно это происходит.

В первый субботний вечер апреля, когда на деревьях уже начали набухать почки, а цветы стали вылезать из теплой земли, я сидел между Беном Сирсом и Джонни Вильсоном, окруженный орущими полчищами себе подобных, когда Тарзан, Гордон Скотт, самый лучший Тарзан, который когда-либо существовал, вонзал свой острый нож в брюхо крокодилу, откуда начинала течь самая натуральная алая человеческая кровь.

— Ты видел? Нет, ты видел? — не переставал спрашивать Бен, подталкивая меня локтем в ребра. Ну конечно, я все видел. У меня ведь были глаза, разве не так? И ребра мои не надеялись выдержать такой же интенсивный натиск до короткометражки «Трех неудачников», обещанной в перерыве между двумя фильмами, первый из которых был о Тарзане.

«Лирик» был единственным кинотеатром в Зефире. Его построили в 1945 году, сразу после второй мировой войны, когда сыны Зефира маршировали, ковыляли или хромали обратно домой и жаждали удовольствий, которые могли бы прогнать кошмары, связанные со свастикой и Восходящим Солнцем. Несколько прекраснодушных отцов города порылись в своих карманах и наняли архитектора-конструктора из Бирмингема, который составил план и разметил площадки для отдыха и развлечений на свободном согласно плану пространстве, где на самом деле располагались табачные склады. Меня, конечно, в то время еще не было, но мистер Доллар мог красочно поведать любому эту историю. Все это вылилось во дворец с оштукатуренными ангелами сверху, и вот каждый субботний вечер мы, дети глиняных пустырей, протирали свои штаны, ерзая на стульях, уничтожая попкорн, печенье и конфеты, оглашая воздух воплями и, время от времени, дружным совместным свистом, давая нашим родителям, на время избавившимся от нас, возможность перевести дух.

В общем, два мои дружка и я собственной персоной в этот апрельский субботний вечер сидели в кино и смотрели Тарзана. Да, забыл объяснить, почему с нами не было Дэви Рэя: его вроде бы тогда посадили под домашний арест за то, что он попал Молли Люйджек огромной сосновой шишкой по голове.