Жизнь Маркоса де Обрегон

– Черт бы побрал котов, пришедших выводить из себя собак! – и, взмахнув рукой с камнем, пустил его приблизительно в то место, откуда услышал кошачий крик, и попал мне камнем в спину, думая спугнуть кота.[243] Я смолчал и по возможности стерпел боль, отвлекшую мое внимание от окна и далее мою любовь от девушки, потому что я решил, что Бог допустил этому случиться вследствие непочтительности к Нему в церкви, ибо я там уславливался о том, что должно было оскорблять Его. В местах священных страх и стыд должны быть уздой, чтобы не совершать подобных дерзостей, ибо если храмы предназначены для того, чтобы приносить Богу жертвы и просить у Него милостей, то как Он будет оказывать милости, если к Нему относятся непочтительно в Его собственном доме? И кто не чувствует страха и уважения в подобных местах, тот обнаруживает бесстыдную душу; потому что страх возникает в человеке во славу Божию, а кто его не имеет, не сможет также иметь и мужества. Никто не должен обращать внимания на женщин в церкви, так как есть много мест, чтобы видеться с ними вне ее; потому что известно, что несли очень тяжкую кару люди, не бывшие почтительными к храмам, и получали очень большие милости те, кто убоялся в них поступать непристойно; и не только в истинной религии, но даже в культе ложных богов Бог истинный допускал совершаться с такими людьми великим бедствиям, потому что, обманутые демоном и считая свою веру истинной, они совершают святотатство по отношению к тому, что почитают за добро.

Я удалился вследствие этого неприятного происшествия и потому, что вещи, с которыми мало связан, не причиняют большого огорчения, когда их покидаешь; но так как у нее было желание отправиться в Кастилию, то она нашла способ сообщить мне через свою подругу – столь же неразговорчивую на кастильском языке, как я на баскском, – что так как я не хотел прийти к ее дому поговорить с ней, то чтобы я пришел к выходу из Бильбао по направлению к Витории,[244] потому что там они будут со мной разговаривать. И мужчины, которые в незнакомых городах и не имея сведений об их нравах, решаются поступать по своему желанию, заслуживают того, чтобы подвергнуться опасности, какой подвергся я. Нет такой доверчивости, которая не была бы связана с какой-нибудь опасностью, и это великое заблуждение доверяться тому, в чем не было опыта. Если кто-нибудь в Кастилии говорит «бискаец», то он хочет сказать – человек простодушный, благонамеренный; но я полагаю, что Бильбао как столица королевства и как граница или побережье имеет и воспитывает бродяг, имеющих некоторое сходство с мошенниками Вальядолида и далее Севильи.[245]

Я пришел на условленное место немного поздно и нашел там сеньору бискайку с ее подругой или спутницей; мы пошли, разговаривая, а по временам она пела по-баскски, потому что другая ни слова не знала по-кастильски, и благодаря разговорам об ее путешествии в Кастилию мы развлекались так, что вечер застал нас довольно далеко от города. Мы повернули назад и, дойдя до мельницы, встретили четырех подвыпивших мужчин, вышедших из таверны, где подают не сидр, а очень крепкое вино, ибо несколько таких таверн расположено выше этих мельниц. И, завидев с одним кастильцем двух бискаек, руководимые своими возбужденными вином головами, они встали двое с одной стороны и двое с другой и, взявшись за шпаги, начали наносить мне удары. Я не был господином своего положения, потому что с одной стороны находилась очень высокая гора, а с другой – довольно высокая стена, которая спускалась к водоприводному каналу мельницы.