Жизнь Марлен Дитрих, рассказанная ее дочерью

Мария Магдалина была особенной – эту истину все принимали без доказательств. Принимала и Лена, как ее называли в семье. Она чувствовала себя не такой, как остальные. Все на свете прекрасные вещи – она не сомневалась – сотворены ради ее удовольствия. Эту уверенность она хранила в себе, зная, что мать не одобрит такого самомнения, и разделяла только с сестрой. Незаметно для всех она разрешала Лизель прибирать за собой игрушки, стелить постель, быть счастливой служанкой. Лизель так нравилось прислуживать, что со стороны Лены было великодушием доставлять таким образом удовольствие старшей сестренке. Ей не нравилось только дурацкое прозвище «киска», которым Лизель звала ее, когда они оставались одни. Лена не любила, когда с ней сюсюкали, – это недостойно отпрыска фамилии Дитрих четырех без малого лет. К тому же разве Лизель не знает, что она терпеть не может кошек и собак? Мутти не позволяла держать в доме животных. В чем в чем, а в этом вопросе Лена уважала твердые материнские правила. Но вообще, Лене нравился отец. Фати никому не досаждал чтением нотаций. Он предоставлял это Мутти. Если и бывал строг, то лишь когда нанимал добропорядочных гувернанток, которые приходили учить девочек иностранным языкам. Помимо безупречного владения разговорным французским и английским они непременно должны были иметь привлекательную внешность – уж за этим-то он следил. Лизель предпочитала английский. Лена обожала французский, потому что на нем все звучало романтичней.

Луи так редко бывал дома, что все детство оставался для дочерей туманным символом мужского авторитета. Скоро война заберет его насовсем из их юных жизней.

Но пока что в Европе был мир. Настала пора благоденствия. Викторианская эпоха окончилась, и элегантность эдвардианской Англии перешагнула через Ла-Манш. Берлин превратился в крупнейший индустриальный город Европы, оцененный по достоинству драгоценный камень в короне своего кайзера. Многие полагали, что город соперничает с Парижем во всем; красивые женщины, одетые по последней моде и фланирующие под липами на главных улицах, – не исключение.

На протяжении нескольких лет наблюдая за тем, как справляется с жизнью супруга Луи, женщины клана Дитрихов искренне ее полюбили. Чтобы выказать свою симпатию Йозефине и одобрение ее примерного поведения, они часто захаживали на чай к молодой матроне, внося толику великосветского блеска в ее тусклую жизнь. Бедняжка никогда не выезжала. Да и как выезжать без сопровождения мужа? За кофе мокко со сливками и ванильными крендельками родственницы болтали, сплетничали, мило проводили время, а Йозефина вежливо слушала и исполняла обязанности хозяйки дома.

– Не далее как вчера, – повествовала жизнерадостная дама в брусничного цвета платье с дорогой камеей, – мне понадобился кусок бежевой шерсти. Мой любимый гобелен – ну, вы знаете, тот, что висит у меня в музыкальной комнате, – так вот, я обнаружила потертость прямо на руке у одной из муз! Я, конечно, немедленно приказала закладывать коляску и поехала в торговый дом Вертхайма. Владельцы, правда, евреи, и все же это чудо света. Все тонет в цветах. А канделябры! Там их не меньше, чем в Версале. И, представьте, как раз прибыла партия семги с Каспийского моря и икра в огромных бочках. Я тут же купила для мужа и того и другого. На царский стол лучше не выставляют. Потом купила восхитительной нуги, прямо из Флоренции, для детей, и совершенно невесомую шаль для матери Макса – ее семидесятилетие на будущей неделе. Потом подкрепилась чашечкой дивного чая с венгерской ромовой бабой, которую просто распирало от изюма. Вернулась домой, конечно, без сил, но донельзя довольная.

– А бежевую-то шерсть ты нашла, Ингеборг? – любопытствовала изящнейшая дама в лиловом.

– Ну, разумеется! Ты не хуже меня знаешь, София, что в торговом доме Вертхайма есть абсолютно все!

– Мой муж прочел сегодня в утренней газете, – мышкой пропищала дама в светло-сером, – что в каком-то важном городе в Северной Америке случилось землетрясение. «Настоящая катастрофа» – так сказал мой муж.

– Я полагаю, в городе Сан-Франциско, названном в честь святого Франциска Ассизского. – Лиловая дама любила вносить ясность во все.

– Да, да, по-моему, именно там. Мой муж сказал, что было много жертв.

Монументальная дама в строгом темно-синем – вероятно, очень высокая, она и сидя возвышалась на голову над всеми – отчеканила командным голосом:

– Кайзер встретился с императором Всея Руси в Свинемюнде. Да, вы не ослышались. Я сказала – в Свинемюнде. Я часто возила туда мужа и детей. Я всегда говорила, что нет ничего лучше, чем воздух северного моря, он бодрит. Наш кайзер, разумеется, того же мнения.

Жирная такса высунула из-под скатерти морду, получила кусок сахару и снова погрузилась в дрему под чайным столом, ломящимся от лакомств.