Жизнь между мирами. Как найти ресурс в себе, когда все вокруг разваливается

Было бы правильнее думать об архетипе как о глаголе, а не как о существительном. Если бы он был существительным, то это был бы объект, который мы могли бы обнаружить на МРТ или компьютерной томографии. В то время как глагол олицетворял бы собой проявление упорядочивающей и компенсирующей энергии. Если в ваших снах возникал образ автомобиля, а ваш далекий предок видел лишь телегу, запряженную волами, или колесницу, генерирующая энергия этих сновидений была одна и та же. Архетип – это не некое содержание, а формирующая система, паттерн, который помогает привнести в сырой хаос природы смысл, последовательность, цель и так далее. Мы могли бы обозначить такие формирующие паттерны, как восхождение и нисхождение, мать, тень, смерть и возрождение. В действительности эти архетипы представляют собой переживания, которые группируются вокруг определенного созвездия энергий. Дав одной из своих первых книг название «Тысячеликий герой», Джозеф Кэмпбелл хотел напомнить нам, что архетип героя или героини является олицетворением энергии, которая борется с нашими главными врагами – страхом и бездействием, преследующими нас повсюду. Само существование перед лицом этих устрашающих и регрессивных сил призывает каждого из нас к «героическому», и арены этого поединка столь же разнообразны, сколь и наша жизнь.

Часть того, что Юнг видел в отражении человеческой души на Востоке и Западе, в прошлом и в настоящем, была архетипом трансцендентного другого, иногда называемого Богом или богами. Лики Бога, верования и практики, питающие любое личное или племенное переживание трансцендентного другого, будут меняться и разниться, будут приходить и уходить, но тот великий другой, которого мы интуитивно воспринимаем, останется вне времени. По этой причине Юнг не считал религию ни инфантильной регрессией, как Фрейд, ни опиумом, как Маркс. Он интерпретировал данные исторических записей, переживания своих пациентов и свой собственный опыт как врожденное стремление к значимой связи с тем, что больше нас.

Как мы вкратце видели в предыдущих главах, эрозия племенных и институциональных образов, которые когда-то обладали силой связывать наших предков с трансцендентными энергиями космоса, привела к тому, что миллионы современных людей начали искать искусственные заменители в светской жизни. Юнг отметил, что то, что мы называем глубинной психологией, должно было быть изобретено к концу XIX века, чтобы помочь людям, выпавшим из коллективной духовной практики в пустоту. В то время как отрыв от этих направляющих императивов мог проявляться в виде психосоматики, патологий или проецирования своих субъективных желаний на суррогаты, наиболее распространенной этиологией была утрата смысла, потеря более широкой картины, в которой можно было бы отыскать свой собственный путь. Хотя свою карьеру Юнг начал как психиатр, работая в психиатрическом отделении, которое специализировалось на шизофрении и различных патологиях человеческой души, он вышел в своем собственном понимании за пределы чисто медицинской практики, чтобы признать, что, только вовлекая божественное присутствие в нашу жизнь, мы можем посмотреть на наше страдание с совершенно иной точки зрения и обрести смысл.

Хотя мы не можем до конца освободиться от страданий, конфликтов или потерь, мы можем стать намного больше, чем та тяжелая ноша, которую каждый из нас несет. Простые проблемы решаются путем изменения поведения и отношения. Мы все это знаем. Но мало кто из нас знает или хочет признать, что основные жизненные проблемы не решаются никогда. В лучшем случае мы можем пережить некоторые из простейших решений, которые отыскали для них. Следовательно, любое понимание, которое пришло ко мне сегодня, обязательно потребует пересмотра через призму того, что принесет мне завтра. Много лет назад я видел карикатуру, где психотерапевт говорит своему пациенту: «Я не могу решить вашу проблему, но могу предложить вам более убедительную историю вашего страдания».

Я не раз говорил пациентам, что в нашей совместной работе мы стремимся достичь того самого роста, который приходит вместе с решением идти вперед, оставляя позади старые планы и стратегии, чтобы в конце концов прийти к более интересной жизни. В молодости мы можем утешать себя иллюзиями, что нам под силу найти «ответы» на любые жизненные дилеммы. По мере взросления и медленного погружения в страдания мудрости мы понимаем, что, какими бы ни были эти «ответы», их всегда оказывается мало для последующих переживаний. Достижение стойкости перед лицом меняющейся картины нашей жизни, смелость обратиться к тому, к чему не обратиться нельзя, и возможность время от времени возвращаться к чертежной доске, чтобы составить новую карту, – вот что создает альтернативу поверхностности и сентиментальности, а также их двоюродным братьям – цинизму и горечи.