«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)

— Тут сплошные грубейшие… я бы даже сказал безобразные нарушения, которые и привели к отравлению… Виновные — прежде всего, начальник ВэТээС капитан Кудельков… Метиловый спирт, как и все трофейные алкогольные жидкости, должен храниться в закрытом помещении, под замком, в опечатанном состоянии, а его, несмотря на неоднократные приказы и запрещения, держали на открытой площадке. Имеющаяся на бочонке надпись на немецком языке — «Осторожно — яд!» — обязательно должна была быть продублирована крупными буквами по-русски масляной или другой несмываемой краской, затаренный антифриз должен маркироваться: «Антифриз — яд!», но это не было сделано… К трофейным спиртосодержащим жидкостям личный состав караула не должен иметь никакого доступа, однако он, сменившись, прихватывает стокилограммовый бочонок и увозит его в роту… Капитан Кудельков видел это, но не воспрепятствовал хищению и увозу бочонка, даже не поинтересовался его содержимым, хотя без труда можно было установить, что жидкость ядовита. После обеда, когда старшина Махамбетов разбудил Шишлина и доложил о привезенном в роту бочонке, и что из него какое-то количество спирта уже успели отлить, Шишлин, вместо того, чтобы принять решительные меры и немедленно провести в казарме и во всех других помещениях роты поголовный обыск с целью изъятия метилового спирта, узнав, что старшина Махамбетов расстрелял бочонок, успокоился и продолжал спать… Командир роты старший лейтенант Федотов был откомандирован на отборочный строевой смотр в корпус и, если бы не появился в роте, мог вообще остаться как бы в стороне. Однако, примерно к двенадцати часам, Федотов возвратился в роту, чтобы, как он объясняет, принять участие в праздничном обеде. Ему сразу же доложили, что положенные по случаю юбилея дивизии сто граммов водки на человека роте не выдали, и ничего не сообщили, то есть скрыли от него привоз караулом злополучного бочонка с трофейным спиртом и якобы его последующую ликвидацию. Вместо того, чтобы в оставшийся до обеда час добиться получения положенных четырех килограммов водки, Федотов самолично принимает решение выставить на стол десять бутылок сухого мозельского вина, тем самым сознательно способствовал спаиванию бойцов.

— Должен всех разочаровать, кто не знает: крепость этого вина всего одиннадцать градусов, и по количеству меньше двухсот граммов на человека, для бойцов это все равно, что слону дробина, — до того сидевший молча и внимательно слушавший Малышева, пояснил Елагин и добавил: — Категорически возражаю, что этой кислятиной можно «спаивать солдат».

— Вот эти дробины, товарищ майор, и явились пусковым механизмом всего последующего. Люди до первого марта привыкли получать по сто граммов водки, получали они ее и весь март на плацдарме, чем достигалась определенная степень опьянения. Конечно, стаканом сухого вина ее не достигнешь, и поэтому у многих возникла потребность добавить. Результаты известны: отравление произошло вследствие переупотребления алкоголя, как установлено, метилового спирта.

— Ловко все придумано, — усмехнулся Елагин, — В дивизии в нарушение приказа Наркома не выдали в день юбилея к обеду водку, а виноват командир роты.

— Вы получили мою записку? — обратился Щелкин к Елагину.

— Записки только девушкам пишут, а я получил распоряжение и обязан был его выполнить и явиться сюда.

— Почему своевременно не доложили о «чепе» в полку?

— Так вы же сами и расстарались, через голову комдива сразу ночью донесли в корпус, раззвонив во все колокола — вот вас здесь сколько собралось! Кроме комдива, которого вы же и проигнорировали, кому по табелю мы обязаны доносить?

— Согласно приказу двести три о массовом отравлении сообщается…

— Какое «массовое» отравление?! — запротестовал Елагин. — Два человека — это что, уже массовое?!

— Два человека умерли, — не повышая голоса, невозмутимо продолжал Щелкин, — а отравились и были доставлены в госпиталь четверо. Ну, если вас это больше устраивает, назовем отравление не массовым, а групповым… Это, опять же, пункт тринадцатый приказа двести три. По табелю необходимо немедленно доложить: начальнику Главупраформа Красной Армии, Военному Совету, прокуратуре и контрразведке фронта, — загибая на руке пальцы, перечислял он, — Военному Совету, прокуратуре и контрразведке армии, командиру корпуса и начальнику отдела контрразведки. Девять адресов… Это минимум!

— Это упущения идейно-воспитательной работы и, как результат, — распущенность. Командир роты в праздничный день части оставляет розу, чтобы переспать с немкой, как уверяет нас майор Дышельман, его подчиненные, несмотря на бесконечные категорические приказы и запрещения, употребляют в качестве алкогольного напитка трофейную спиртоподобную жидкость, — заявляет капитан Малышев…

— Что вы мне мозги мылите? — возмущается Елагин. — Вы офицер советской контрразведки, а ваше предположение удивительно своей непатриотичностью, — говорит он Малышеву. — Лично я убежден, что если русский офицер переспал с немкой, то он ее завербовал, а не она его.

Я вижу, как все, кроме Малышева, смеются.