Жизнь на кончике скальпеля. Истории нейрохирурга о непростых решениях, потерях и надежде

Я прекрасно осознавал физические сложности, которые предстоят Карине в последующие месяцы и годы, и начал думать о психологических проблемах, с которыми она может столкнуться. Как паралич ног отразится на ее самооценке? Будет ли она вместе с родителями горевать о своей потере? Мозг существует в своей спинномозговой жидкости не сам по себе, а связан со всеми частями тела. Так же как у пациента, перенесшего гемикорпорэктомию, тело Карины раз и навсегда изменилось.

У меня было ощущение, что мне удалось избежать заслуженного наказания, и это чувство разъедало меня изнутри. Оно тихо бурлило в душе, подтачивая мой собственный внутренний нарратив, который я создавал годами. Этот опыт стал препятствием, мешавшим мне быть счастливым и чувствовать удовлетворение от работы. Я знал, что мне не следовало сомневаться в своей интуиции. Я должен был доверять инстинктам.

После неудачной операции Карины я чувствовал себя во мраке, а вечно солнечное небо Лос-Анджелеса словно постоянно насмехалось надо мной. Мое психическое состояние было полной противоположностью мысли, высказанной французским писателем Альбертом Камю: «В середине зимы я наконец понял, что внутри меня находится непобедимое лето». В период непобедимого калифорнийского лета я чувствовал, что прозябаю в моей персональной зиме. В самые темные моменты мы меньше всего верим в то, что ситуация изменится или может измениться. Так же как и некоторые из моих пациентов, я научился лгать глазами и выражением лица. Все только для того, чтобы скрыть свои чувства. У меня не было желания объяснять необъяснимое.

Период отчаяния принес свои плоды. Я стал ощущать больше эмпатии к страданиям других людей. Моя ошибка помогла мне лучше понять мир и осознать ранимость людей. У некоторых врачей развивается дефицит эмпатии, они устают сочувствовать и сопереживать. Со мной же произошла совсем другая история. Я ощутил прилив эмпатии. Я начал более четко считывать чувства окружающих. Мое собственное страдание дало мне возможность понять, что я — точно такой же, как все остальные, а пациенты начали замечать, что и я страдаю, я тоже несу свою ношу. Теперь мы могли общаться более откровенно.

У моих онкологических пациентов нет возможности вести двойную жизнь, которую вел я, разделяя личное и публичное «я». Все знакомые пациентов прекрасно знают об их диагнозе. Некоторые из пациентов говорили мне, что им ужасно не нравится, когда справляются об их здоровье и начинают подбадривать их, мол, «у тебя получится». Большинство онкологических больных ощущают от этого еще больший эмоциональный дискомфорт. Понимая экзистенциальные сложности, с которыми сталкиваются пациенты, некоторые больницы и клиники предлагают онкологическим больным специальные программы поведенческой терапии, чтобы совладать с чувствами паники, грусти, гнева, вины или безнадежности.

Однако у меня были проблемы с получением поддержки от окружающих. Мои коллеги-хирурги не сочли бы такое поведение мужественным. Они считают, что ранимость — это проявление слабости. Да и у меня самого тоже имелись свои предубеждения. Например, хотя психиатры получают медицинское образование и могут прописывать лекарства, многие хирурги не особо их жалуют. И все же психиатры были квалифицированными врачами. С плохо скрываемым и легко читаемым криком о помощи я обратился к психиатру-практиканту, который посоветовал мне книгу профессора психиатрии Кей Джеймисон «Беспокойный ум. Моя победа над биполярным расстройством»[7]. В этой работе автор написала: «В моем теле невозможно жить. Оно рвет и мечет, плачет, в нем масса дикой, сумасшедшей энергии, и оно — сплошное разрушение». Я сразу узнал свое состояние по этому описанию.

Вот как мне надо было поступить во время операции Карины. Я должен был не пожалеть времени и установить несколько винтиков, чтобы укрепить ее позвоночник там, где я открыл окно в позвоночный канал, вместо того чтобы возвращать кости, которые я удалил. А так я как будто просто снова накрыл крышкой банку, хотя та еле прикрывала ее края. Во время операции мне пришла в голову мысль, что свободно плавающая кость сама уляжется на закрывающем канал позвонке. Но я мог бы закрепить конструкцию крошечными шурупами, чтобы убедиться, что крышка действительно прикреплена к банке.

У меня были варианты, как закрыть коробочку, но я выбрал неправильный. Я отчетливо помню, как взвешивал все за и против, думал о том, что лучше предпринять, но мне все равно приходится жить с совершенной ошибкой. Это было осложнение, которого можно было избежать. Тогда я не сказал себе: «Сделай то, что гарантирует положение, в котором она сможет избежать самых тяжелых последствий операции». Я выбрал слишком академичный подход. Клянусь, что больше никогда так не сделаю. Я больше не допущу такой ошибки.