Жизнь на кончике скальпеля. Истории нейрохирурга о непростых решениях, потерях и надежде

У Елены, кроме опухоли в мозге, была опухоль в надпочечнике. Эта железа выделяет кортизол, известный как гормон стресса. Мозг управляет разными железами, выпуская гормоны из гипофиза, главного гормонального регулятора, который находится в центре головы. Гипофиз следует командам расположенного над ним гипоталамуса. Управлением гормонами стресса занимается гипоталамо-гипофизарный комплекс. Однако система этой настройки не является автономной от наших мыслей и намерений. Над ней находится префронтальная кора головного мозга, которая регулирует и подправляет работу системы, что и определяет нашу реакцию на разные виды стресса.

Захваченные опухолью, надпочечники Елены работали автономно, без обычных сигналов от гипофиза. То есть возникала ситуация, когда тело реагировало на стресс, когда такового и в помине не было. При этом Елена чувствовала себя нормально и стресса не ощущала благодаря вмешательству префронтальной коры головного мозга. Ее мозг определял, что причин для стресса нет, и психологически игнорировал состояние напряжения, возникающее в теле, и очень высокое артериальное давление.

До операции мы должны были избавиться от повышенного уровня адреналина. Иначе стресс от операции привел бы к резкому повышению давления в артериях по всему телу, и они могли бы лопнуть. Такое состояние называется злокачественной гипертонией. Мы дали Елене препарат, блокирующий рецепторы в сердце и сосудах и купирующий реакцию на стресс. Этот препарат снижает артериальное давление и помогает людям забыть о пережитых травмах.

Во время операции Елена находилась в сидячем положении на специально отрегулированном операционном столе. Ее корпус и голова держались в прямом положении с помощью металлической фиксации. Она была без сознания, в наркозе. В данном случае сила гравитации была мне на руку, потому что я мог видеть в мозге коридоры, которые сложно различить, когда пациент лежит. Я еще не добрался до опухоли, как произошло нечто непредвиденное. Со стороны затылка твердая мозговая оболочка тоньше. В этой области не делают быструю трепанацию, которая применяется на остальных участках черепа, поэтому я начал стачивать череп Елены. Я работал сверлом с алмазным наконечником и сточил участок черепа. Потом инструментами, похожими на небольшое зубило, этот участок кости нужно удалить. Несмотря на то что я действовал предельно аккуратно, я оторвал кусочек твердой мозговой оболочки в том месте, где три главные вены (венозные синусы) сливаются, а затем спускаются в левую и правую яремные вены, отводя кровь от мозга к сердцу.

Я мог бы все исправить. Задача была непростой, но вполне выполнимой. Проблема заключалась в том, что я не мог сделать пациентке переливание крови. Я должен был наложить 40 или 50 маленьких швов, пришить оторванные края, начиная с нетронутых, потом взяться за оборванные, чтобы в конце сшить все это последним швом посредине. Работать требовалось очень быстро. Между каждым стежком вена кровоточила, и надо было отсасывать кровь, собиравшуюся в мозге Елены. То, что я делал, можно сравнить с ремонтом текущей трубы под водой: кровь течет, и шить очень неудобно. Надо многократно повторять описанную выше процедуру. Кровь течет постоянно, но из-за опухоли крови было больше. «Все это решаемо», — повторял я про себя. Я пытался себя подбодрить, но чувствовал, что меня постепенно начинают охватывать лишние эмоции. И чтобы работать качественно, я должен был их подавить.

Я контролирую свои эмоции, обращая все внимание вовнутрь, чтобы подумать о том, что именно я ощущаю. Чтобы управлять эмоциями, надо их хорошо осознавать. Мы хотим, чтобы чувства соответствовали ситуации. Многие неверно полагают, что хирурги должны научиться отключаться от эмоций для того, чтобы хорошо делать то, чем занимаются. Со мной все совсем иначе. Понимание того, что у меня на операционном столе лежит человек, которого я знаю, придает ситуации эмоциональный вес, повышающий мою работоспособность и полностью погружающий меня в настоящий момент.

Я потратил 30 минут, завязывая одной рукой узел после каждого стежка — по четыре узла на каждой нити, чтобы швы точно не разошлись. Я работал быстро и тщательно, но постепенно горючее заканчивалось, а посадочная полоса была все еще далеко. Можно было быть спокойным за жизнь пациентки, если бы у меня имелась возможность сделать переливание крови, чтобы компенсировать ее потери. В этом случае не было бы никакого риска, что она умрет на операционном столе, однако ее родители были категорически против. Они не хотели, чтобы их дочь потеряла свою душу. Ситуация постепенно становилась стрессовой, и я это ощущал.